– Замерзунг? Мне вообще-то тожехолодно, – неосторожно пошутил Хаврон и сразу пожалел об этом, потому чтоего невеста рявкнула:

– Не прикидывайся идиотом! Ты и такслишком вошел в роль! Я Зуймурзунг! Полуночная ведьма!

– Вот и я говорю, что Зуймурзунг. Ты неразвяжешь меня, чтобы я мог попытаться его записать? А потом, если хочешь,будем разучивать его хором! – осторожно предложил Хаврон.

Как-то он проработал полгода в одномспецифическом клубе, который посещали очень специфические люди. Там Эдянаучился не удивляться, когда ему сообщали о заговоре фиолетовых червячков илис виду приличный посетитель начинал торопливо сдирать с ноги ботинок, чтобыразмешать соль в томатном соке плавательной перепонкой.

Зуймурзунг подышала на нож и вытерла егорубашкой.

– Я к тебе привязалась. Ты оченьзабавный, Эдя Хаврон... Я раньше ни к кому так не привязывалась. Но работа естьработа, сказала она.

– А что за работа? – спросил Эдя.

– Ты уверен, что действительно хочешьзнать? Мне придется вырезать твое сердце и забрать его с собой.

– Се... Почему? – едва выговорилХаврон.

– Час пробил! Семя мрака отогрелось.Осталось бросить его в чан с мертвечиной – и полуночных ведьм будет много,очень много. Валькириям не жить! Никогда! – сказала Зуймурзунг хрипло.

Из ее глаз, ставших вдруг узкими, брызнулзеленый свет. Казалось, он исходил не только из глаз, но сквозил из пор кожи,которая фосфоресцировала теперь, как гнилая рыба. Лицо осталось тем же, но этобыло уже другое лицо, в котором не осталось ни на копейку человеческого. Такоелицо невозможно было любить. Эдя ужаснулся. Наполовину циник – наполовинуидеалист, он успел-таки сотворить себе розовую мечту. Мечту, которая в этомгновение разбилась.

– Так ты обманула, когда сказала, чтоменя якобы хотят убить в будущем? – ругая себя за глупость, спросилХаврон.

Зуймурзунг ухмыльнулась. Когда она смеяласьили говорила, такое же зеленое свечение, что лилось из ее глаз, подсвечивалоизнутри ее зубы.

– Обманула? Почему? Я сказала правду.Меня и прислали, чтобы я тебя убила. Не думаю, что Керенга или Дадабасправились бы лучше. Твое сердце разорвалось бы от ужаса прежде, чем семя мракауспело бы отогреться. – Губы Зуймурзунг искривились в привычномраздражении на сестер. Глаза вновь вспыхнули.

Эдя, наученный горьким опытом, резкоотвернулся, обожженный ее взглядом. Он не мог коснуться руками лица, но готовбыл поручиться, что ему опалило ресницы. Хаврону стало вдруг безразлично, что сним будет. Страха он почему-то не испытывал. Разочарование было гораздосильнее. Темень за окном лишь усиливала безнадежность. – Если хочешь убитьменя – убивай скорее! Чего ты тянешь? – поторопил он.

К его удивлению, Зуймурзунг покачала головой.

– Прости, не могу. Потерпи!

– Что, жалко?

Зуймурзунг расхохоталась.

– Смеешься, яхонтовый? Это только влюбовных романах графиня роняет кинжал и, падая на шею к возлюбленному,захлебывается в соплях. Нет, когда будет надо, я прикончу тебя без всякихсантиментов...

– Как убила тех птиц в витрине? –пораженный внезапной догадкой, спросил Эдя.

Ведьма промолчала. Взгляд ее задумчивополыхнул, выразив такую ненависть к созданиям воздуха, что Хаврону все сталоясно без слов.

– Так чего мы ждем? У моря погоды? –сказал он, стараясь смотреть в сторону. Глаза ведьмы выпивали из него жизнь исилу.

– Нет, яхонтовый, моря ты уже не увидишь,да и погоды тоже. Чан с мертвечиной давно готов. Они там, совсем рядом, закулисой бытия. Семя мрака можно было бросить уже и сейчас, однако наши неспешат. – Ведьма небрежно махнула рукой в пространство.

– С какой это свинячьей радости онитянут? спросил Эдя.

Надежда вновь зажглась в нем восковой свечой.Он даже попытался осторожно высвободить руки. Бесполезно. Они были стянутыверевкой так безжалостно, что даже кисти затекли.

– Совсем не для того, чтобы порадоватьтебя, будь уверен – заверила его Зуймурзунг. – Просто не все дела ещезакончены. Мы мечтаем, чтобы среди мертвых тел в чане оказалось и теловалькирии. Хотя бы одно. Мелко изрубленное, оно сослужит нам бесценную службу.

– Какую?

– Имея в себе хотя бы малую частьвалькирии, новые ведьмы сделаются непобедимыми. Неуязвимые для оружиявалькирий, они сметут их ряды... Когда наследник мрака убьет валькирию, онидадут мне сигнал. А теперь молчи! И дыши, дыши глубже! Согревай семя мракапульсациями своей крови! Не вздумай сейчас умереть, или оно замерзнет! –Зуймурзунг с тревогой посмотрела на Эдю и, шагнув к нему, заботливо коснуласьрукой его шеи. Эдя ощутил себя гусем, которого, подвесив, насильно закармливаюторехами, чтобы он сделался пожирнее.

– Ага, боишься! Тебе нужно, чтобы я жил!А я вот возьму и умру! Уже умираю, вот! Ты мне руки перетянула! –пригрозил Эдя.

– От этого не умирают. И едва ли рукитебе будут нужны.

– Тогда я убью себя!

Зуймурзунг заинтересовалась.

– В самом деле? И как ты это сделаешь?

– Перестану дышать.

– Максимум – потеряешь сознание, а затемснова будешь дышать как миленький. Проверенно!

– Тогда... э-э-х... откушу себе язык, какпленный японец!

– Хорошая мысль. Жаль, ты не сделал этогораньше.

– Мне не пришлось бы выслушивать столькочуши, – брезгливо ответила ведьма.

Она сделала быстрое движение рукой, и кухонныйнож, просвистев, глубоко вошел в спинку кресла рядом с кроватью Эди. Хавронпосмотрел на его ручку и подумал, что наверняка ужасно грустно быть убитым темсамым ножом, которым до того многократно резал колбасу. Он попытался былооткусить себе язык, но при первых же признаках боли передумал.

– Слушай, а если наследник мрака или какты там его назвала – не убьет валькирию? Тогда меня оставят в живых, да? –спросил Хаврон, просчитывая варианты.

Зуймурзунг удивлению уставилась на него.

– С чего ты решил? Если валькирию неубьет он, это сделают другие, – прошипела она.

– Другие? – забеспокоилсяХаврон. – Это, какие такие другие?

– Желающие всегда найдутся! –заверила его Зуймурзунг и, спохватившись, что и так сказала слишком много,замолчала.