даже понятна. Сынок родовитых родителей очень опасался пренебрежительного отношения со стороны рокси, и видимо, до сих пор не принял для себя окончательного решения, как он будет на него реагировать.

Рукопожатие вызвало гул вендского одобрения, а Ольгерд, со значением обведя взглядом немногочисленную ватагу, сыронизировал.

— Вижу, не больно-то торопятся венды на помощь своим братьям.

Не понявший иронии, Ингри искренне удивился неосведомленности рокси.

— Так многие может и пошли бы, да ведь старшие не пущают.

— А тебе, стало быть, старшие не указ? — По-доброму усмехнулся Ольгерд, и получил удививший его ответ.

— А мне никто не указ, даже мой отец, Торван Куница. Я сам по себе и сам выбираю себе друзей. — Довольный своим ответом, он обернулся назад, призывая в свидетели тех, кого он только что назвал своими друзьями.

Ольгерд многозначительно переглянулся с Фарланом, и тот и другой о сыне посадника слышали впервые. Это могло значить только одно — паренек стоящий перед ними, скорее всего, бастард. Ингри этого взгляда не заметил, да и Ольгерду прояснять сейчас этот вопрос не было никакого резона, его больше волновало другое.

— Так что же, твой отец против меня имеет? Зачем людей своих отговаривает?

Ингри пожал плечами.

— Не знаю, мне он своих мыслей не рассказывает. Да и молчит он больше, в этом деле скорее Острой со своими подпевалами за главного. — Парень замолчал, подумав говорить или нет, но все же добавил: — Он и сейчас, вон там, на площади посадских стращает. Мы, когда проходили мимо, слышали.

Улыбнувшись, Ольгерд сделал вид, что слова венда его ничуть не заинтересовали и дружески хлопнул парня по плечу.

— Ладно, проходите, устраивайтесь у костров. Фарлан вам все покажет, а завтра с утра выступаем. — Он глянул на своего наставника и тот понимающе кивнул — все сделаю как надо, не волнуйся.

* * *

Хольмгард бурлил бьющими через край эмоциями. Причем, если за стенами, на улицах города преобладало недовольство своеволием рокси, то снаружи, в районе посадской бедноты все чаще слышалось возмущение нерешительностью своей старшины.

Клич о сборе охотников в дружину руголандцев разошелся по городу мгновенно, но пока даже те, кто и непрочь был бы рискнуть, мялись в нерешительности, и в этом нежелании явно ощущалось отрицательное влияние городской верхушки. Неумеренная прыть юного конунга рокси напугала как Торвана, так и многих его единомышленников.

«Одно дело использовать силу чужаков, и совсем другое, если она наперед лезет. — Так рассуждали многие из старшины Хольмгарда. — Сегодня они охотников поведут за собой, а завтра уже нам диктовать будут, что и как делать».

Эти опасения, как и всеобщее недовольное бурление, так изменили настроение посадника, что в глубине души у него частенько стала появляться мысль, а может и к лучшему, если рокси сгинут где-нибудь в чащобах тонгрийских болот. Пока он предпочитал не вмешиваться и имя свое не светить, предоставив все Острою, а тот уж развернулся не на шутку. Его доброхоты увещевали и запугивали людей на улицах и площадях, а сам он, не чинясь, ходил по домам городской старшины, рассказывая об опасном и хитроумном плане рокси рассорить вендов и перебить потом поодиночке. Кто-то верил, кто-то нет, но ссориться с Остроем не хотел никто, тем более, что многие видели определенный смысл в его словах. И если с городской верхушкой тому удалось найти взаимопонимание, то с беднотой, а особенно с посадской, все оказалось не так просто. Рокси обещали не только славу победителей тонгров, но и богатую добычу и противопоставить этому было нечего. Уговоры подручных уже не помогали, и Острой сам решил выйти к посадской голытьбе и личным авторитетом урезонить самых дерзких крикунов.

Сейчас, стоя на пустой бочке, на площади кожевенной слободы, он громогласно втолковывал своим неразумным соплеменникам.

— Вы что думаете, рокси за вас что ли болеют? Да им наплевать на вас! Подставят вас в чащобах под тонгрийские мечи, а сами всю добычу заберут да сбегут к себе за озеро.

Острой был неплохим оратором и знал на какие больные места своих земляков надо давить.

— Вы там сгинете, а кто город защитит, когда орда сюда придет? Вот именно! Свой дом надо защищать, свою семью! Соберемся всем миром нашим и примем бой у родных стен, а на родной земле, как известно, любой куст нам в помощь, каждый холмик за нас стоит. А ежели не одолеем врага, то завсегда за стенами можем укрыться и беду пересидеть.

Он замолчал, переводя дыхание, и в этот промежуток неожиданно вклинился резкий уверенный голос.

— Пересидеть — это хорошо, вот только одно мне непонятно. Ты уж объясни, Острой, будь любезен. — Из толпы, протиснувшись, вышел вперед Фарлан. — Вот ты говоришь людям, мол за стенами переждем. Так тебе-то хорошо так говорить, твой дом там, в городе, за стеной, а у этих людей дома здесь и все имущество здесь. — Он повернулся к собравшемуся народу. — Ведь так⁈ Коли тонгры сюда придут, то, даже город не взявши, все посады пожгут и разграбят. Поля вытопчут, урожая осенью не будет, народ зимой станет от голоду пухнуть.

Фарлан замолчал, давая Острою возможность влезть в расставляемую ловушку, а тот, не рассмотрев опасности, ломанулся напропалую.

— Не будет никто пухнуть, мы всем обществом поможем и с зерном и с жилищем!

Довольный промашкой старшины, Фарлан не смог сдержать ехидной усмешки.

— Вот хорошо ты сказал, Острой. Только все это одни слова, ты людям точно поведай. Сколько каждому дадите? Как делить будете, по едокам или по кормильцам? А ежели мужик сгинет в бою, то что бабе с дитятеми полагается? Равная доля или нет?

Народ за спиной Фарлана тут же дружно зашумел.

— Верно говорит Фарлан, надо сейчас решать, а то потом не допросишься у них.

— По кормильцам надо делить… Кто оружный на стену выйдет тому больше…

Договорить ему не дал дружный бабий вой.

— Ишь ты! А нам что, с голоду подыхать⁈ Как нам детишек кормить⁈

Острой уже понял в какую трясину его заманил Фарлан и раздраженно заозирался вокруг.

— Да тише вы! Не видите что ли, он специально вас заводит⁈ Не бойтесь, все разделим по справедливости, никого не обидим!

Повернувшись к толпе, Фарлан с сомнением покачал головой.

— У богатых и бедных справедливость разная. Уж коли ты, Острой, сейчас людей призываешь сидеть и ждать, когда враг на вашу землю придет, то сейчас и скажи