Вода!!!

Челик встрепенулся, он отчетливо услышал ее голос. И только одно слово. Ну сколько просил, столько и сказали. Вода. Почему вода? «Если я упаду в море, то все равно погибну. Ну, может быть, труп будет менее обгорелым. Вода так вода! Я во всем готов тебе подчиниться, моя рыжекудрая женщина!»

Невероятным усилием воли он поднял руки на штурвал и потянул его на себя. Там, где кончались огни, начиналось ночное море. Оно затягивало в себя клокочущей бездной, чуть подсвеченное звездной немочью и налившейся, словно яблоко, луной. Идеально прямая серебристая дорожка уходила куда-то вглубь. Челик одним глазом, сквозь пленку повисшей крови разглядел движущийся катер. Вот он, тот человек. Стоит на носу судна и курит свою сигару. А человек ли он? Сейчас узнаем, капитан Челик! Неважно, кто он, но ты его безошибочно узнаешь в любой ситуации. Эту ненавистную фигуру, краги, хлыст. Только хвоста не хватает. Впрочем, хвост тоже есть, вон стелется длинной кипенью за катером. Доброй ночи, господин подполковник! Красивых сновидений!

Челик направил свой самолет, свой красавец «Фоккер Таубе», прямо на движущийся в ночи катер. Они оба, самолет и капитан, успели сказать этому миру свое последнее прости. Что они увидели за мгновение до своей гибели? Растянутое ужасом лицо какого-то цыгана и тень мелькнувшей под крылом Черной кобры.

Эпилог

Редактор четвертой полосы общенациональной швейцарской газеты Blick Теодор Бекманн жил последнюю неделю предвкушением предстоящего отпуска. Очередной номер сдан. Издательство довольно. Что ж, прощай, работа, на целых две недели. Он очень ответственно занимался своей работой, но никогда не был фанатом. Делал качественно и быстро, хотя чаще всего без творческого огонька. Коллеги знали, что Бекманн и минуты лишней не проведет в своем кабинете. Но сегодня что-то заставило его задержаться. Может, впервые последний рабочий день совпал с днем рождения. Да, сегодня ему стукнуло шестьдесят. Никто из коллег не поздравил. И правильно сделали, он сам им строго-настрого запретил с первого дня знакомства напоминать ему об этом.

Он приготовил кофе и удобно откинулся в кресле.

– Тэдд, ты не собираешься? – Секретарша Клэр заглянула в приоткрытую дверь. – Я не входила. Даже носом не пересекла.

– Да, и последи, чтобы в мое отсутствие никто даже носом не пересекал! – улыбнулся Бекманн.

Молоденькая Клэр любила его. Даже в газету устроилась, чтобы быть ближе. «Она хорошая и добрая. Пусть у нее все сложится с кем-то другим. А я обязательно поздравлю и побываю на свадьбе».

– Счастливого отпуска, Тэдд! – крикнула Клэр, выходя из офиса.

Он смотрел, как она медленно идет по улице в надежде, что он окликнет и предложит поехать куда-нибудь вместе. Свежая и молодая! Чего ты хочешь, Теодор Бекманн? Попробуй просто пожить счастливо остаток своих дней. Куда тебя все время тянет? И что это за старик сегодня с раннего утра сидит на лавке точно напротив окна? Никогда не видел его раньше.

Нет, он не всегда не любил своих дней рождения, а только со смертью матери, Елизаветы Бекманн. Тихая и работящая, она много улыбалась и очень мало говорила. Привычка часто и не всегда по делу улыбаться досталась от нее. Но нет лучшей в мире защиты, чем улыбка. Бекманн улыбнулся, вспомнив мать, которая умерла почти тридцать лет назад, в одиночку поставив его на ноги. Отца почти совсем не помнил. Иногда в памяти всплывал сильно кашляющий человек неопределенного возраста. Сколько ни пытался расспросить у матери, та в ответ лишь улыбалась.

Тихий, словно виноватый стук в дверь.

– Я вижу, дверь приоткрыта. Дай, думаю, рискну.

– Рабочий день кончился. А я уже в отпуске. Так что извините!

– А вы знаете, что за кольцо вы носите? – спросил старик и без приглашения сел на стул.

– Послушайте. Я не торгую антиквариатом. И можно попросить вас выйти?

– Я не для того проделал длинный путь, чтобы так вот без сопротивления послушаться вас! – Старик крутнул трость в тонких пальцах. – Когда-то они были очень сильными, мои пальцы. А сейчас мне восемьдесят пять. – Он пожевал ртом, делая паузу. – Если не хотите продолжать разговор, то просто верните мне кольцо, и мы расстанемся.

– С какой стати? Я ношу его всю жизнь. – Бекманн удивленно посмотрел на перстень.

– Не всю. До вас его носили другие. Кольцо не шлифовалось?

– Сколько помню себя, нет.

– Тогда снимите его. На внутренней стороне должны быть бороздки.

Бекманн стянул с пальца кольцо. Так и есть.

– Это от клинка. – Старик качнул головой. – Вот видите, я кое-что знаю. Но если вы не хотите, то я не буду продолжать.

– Ну раз так, то… А давайте по виски? Отметим начало моего отпуска.

– Ха-ха, – рассмеялся старик, – боюсь, что у вас не хватит запасов. Если не трудно, сделайте мне зеленого чаю.

– Сейчас попробую. Должен быть. Но если не у меня, то возьму у Клэр.

– Клэр – это ваша девушка? Она милая. Сегодня я видел, как она грустно покидала офис.

– Мне пора бы иметь внуков, а не ходить в женихах, – отозвался Бекманн. – Чай есть. Никуда ходить не надо. Заварю, если не возражаете, прямо в чашке.

– Валяйте. В чашке так в чашке. Я не сразу стал Гюставом Зоммером.

– То есть? Теперь узнал, что вас зовут Гюстав Зоммер. Очень приятно, Теодор Бекманн. – Бекманн залил кипятком чайные листья.

– Не Теодор. Таддеус.

– Что, простите?

– Мне пришлось покинуть Россию в 19-м году. Там полыхала Гражданская война. Но за три года до нее судьба забросила меня в Малую Азию. Мы доставляли обоз с оружием греческим повстанцам по приказу генерал-лейтенанта Ляхова. Этот перстень принадлежит ему. Но он его благополучно проиграл. – Старик улыбнулся, погружаясь в воспоминания.

– Русские остаются русскими. Проиграл в карты?

– Что вы слышали о русских?

– О, много всего нелицеприятного! Но говорят, что они самые стойкие солдаты. О других положительных качествах история умалчивает. – Бекманн протянул чашку с чаем старику. – А что значит – не сразу стал Гюставом Зоммером?

– Я бежал из России, не желая изменять присяге. В Америку. До этого я был приписным казаком станицы Донская Петром Зымаевым.

– Так вы русский! О, простите, не хотел…

– Ерунда. Я пришел не затем, чтобы переубеждать вас. Думайте, что хотите. В России говорят: на всякий роток не накинешь платок! Я здесь ради кольца. – Старик выпрямил спину и перевел дух. – Вы помните отца?

– Почти не помню. Смутно. Кашляющий человек, который любил одиночество и непрестанно держал во рту трубку, даже тогда, когда не курил.

– Хм. То есть еще задолго до Второй мировой?

– Да. Он