Я встала и постучала по двери, давая понять охраннику, что готова уйти.

— Она знает? — спросил он хриплым дрожащим голосом.

Я повернулась. Из его поврежденного глаза текли слезы.

— Не от меня, — ответила я. — Но она умна и знает, что Коллинз — не ее настоящий отец. А вы молчали о том, что видели ее в кабинете в тот вечер. И она может сложить два и два. Лично мне хватило всего лишь взглянуть на фотографию, где вы втроем. Красотой они пошли в мать. Но сложение у них как у вас. Если хорошенько приглядеться.

— Так вы ей не скажете? — просипел он.

Массивный замок повернулся, и дверь распахнулась.

— Семья причинила ей достаточно боли. Не вижу нужды добавлять.

Я повернулась к нему спиной и вышла.

Рождество мы отпраздновали по-своему. Никаких украшений, не считая венка на двери. Я подарила мисс Пентикост новую трость, с длинным клинком, спрятанным в рукоятке.

— Ты правда считаешь, что у меня будет случай им воспользоваться? — спросила она.

Я напомнила ей о ее же совете:

— Лучше иметь его наготове, чем оказаться без него, когда понадобится.

Она подарила мне первое издание романа «Зло под солнцем»[18], взамен моего потрепанного экземпляра в бумажной обложке. На титульной странице она написала посвящение: «Так держать, Уилл. Агата».

Может, я и завизжала от радости, но вы этого не докажете.

Днем в Рождество мы сходили с миссис Кэмпбелл в церковь, потом устроили ужин для тех, у кого нет дома и денег, чтобы приготовить его самостоятельно. Так же мы поступили и в канун Нового года. Неплохой способ встретить 1946 год.

Во вторую неделю января я открыла «Таймс» и прочитала некролог Уоллеса. Там была и обрезанная фотография. На плече Уоллеса лежала мужская рука. Он улыбался.

Я почти ожидала, что на этой неделе объявится Бекка, но она молчала. Я подумывала ей позвонить, но каждый раз, когда рука тянулась к телефонной трубке, что-то меня останавливало. Не злость. Вернее, не одна только злость.

Я пришла к заключению, что она, вероятно, и впрямь испытывала ко мне чувства. Не просто играла мной. И я решила, что тоже испытываю к ней чувства.

Если бы это было просто заурядное увлечение, я бы позвонила.

Спросила бы, не хочет ли она потанцевать.

Но я еще приходила в себя. Некоторые раны пока не затянулись.

Должно пройти еще какое-то время, прежде чем мы сможем встретиться.

К весне дело Коллинзов перешло в разряд воспоминаний.

Жизнь в доме мисс Пентикост течет так быстро, что нет времени переживать о прошлом. В первые месяцы 1946 года мы с головой погрузились в вереницу расследований. За некоторые получили чеки, а за другие взялись после субботних встреч.

Однако нас беспокоили некоторые вопросы, оставшиеся без ответа. По данным моих информаторов, полиция так и не нашла приличную часть похищенных денег. Шестизначную сумму. Если они оказались у Нила Уоткинса, мы больше его не увидим. За сумму с пятью нулями можно купить долгую и анонимную жизнь.

А кроме того, почему Белестрад так рано начала собирать на нас материал? И как вообще узнала, чье задание выполняет Джонатан Маркел?

Так всегда бывает с расследованиями. Всегда остается больше вопросов, чем ответов. Редко когда все заканчивается гладко и так, что не подкопаешься, как в моих любимых дешевых романах. Наверное, именно поэтому они мне так нравятся.

Однажды в теплый мартовский день прибыла посылка. Я открыла ее и обнаружила книгу Оливии Уотерхаус «Разговор с мертвыми: медиумы двадцатого века». Профессор подписала титульную страницу:

Я повернулась к столу мисс Пентикост и вручила ей книгу.

— Легкое воскресное чтение, если вам интересно.

Она открыла книгу, прочла посвящение и застыла. Она смотрела на книгу так долго, что я уже начала беспокоиться, не случился ли у нее удар.

— Позвоните, пожалуйста, доктору Уотерхаус, — наконец заговорила она. — Скажите, что мне хотелось бы встретиться с ней здесь, как только она сможет.

Она смогла только через три дня, в полдень.

— Большое спасибо за приглашение, — сказала миниатюрная доктор Уотерхаус, перешагнув порог кабинета. — Честно говоря, я несказанно рада. Увидеть лучшую сыщицу страны в ее доме. Это потрясающе.

Она была одета как для лекции — стандартный жакет и юбка в тусклых коричневато-серых тонах. Каштановые кудри по-прежнему нуждались в гребне, а очки в тонкой металлической оправе сползли на кончик носа.

Когда профессор заняла самое удобное из желтых кресел, я придала лицу максимально бесстрастное выражение. Она была такой миниатюрной, что почти утонула в кресле.

Мисс Пентикост подвинула книгу на край стола.

— Боже ты мой, она здесь, — сказала Уотерхаус. — Я надеялась, что вам она понравится. По крайней мере, не покажется чудовищно скучной. Редактор настоял, чтобы я включила больше красочных деталей, чем мне хотелось бы, но ему лучше знать, что хорошо продается, так я думаю.

Прошло целых десять секунд. Мисс Пентикост просто смотрела на сидящую напротив не особенно привлекательную женщину. Точнее, пристально ее рассматривала.

И наконец спросила:

— Кто вы?

— В каком смысле? — отозвалась женщина, называющая себя Уотерхаус, фальшивое удивление на лице выглядело почти подлинным.

— Я о том, что до того, как вы стали профессором университета, вас не существовало.

По крайней мере, не существовало человека с такими документами. Я три дня трясла все свои источники и сделала полсотни телефонных звонков, чтобы проверить резюме доктора Уотерхаус. Телефоны не отвечали, прежние наниматели либо скончались, либо пропали, записи колледжа сгорели в пожаре. Хотя ее документы выглядели подлинными, я не нашла ни одного человека, знавшего Оливию Уотерхаус до 1938 года.

Тем временем в нашем кабинете с Уотерхаус ни на секунду не слетела маска. Профессор сняла очки, прищурилась и снова их надела.

— Боюсь, я вас не понимаю, мисс Пентикост, — сказала она. — Все дело в книге? Я сделала что-то не так?

Мисс Пентикост протянула руку и открыла книгу на титульной странице с посвящением. Там лежала закладка — клочок бумаги с именем «Ариэль Белестрад», написанным плотным элегантным почерком.

— Почерковедение — несовершенная наука, — сказала мисс Пентикост. — Есть умельцы, способные подделать чей угодно почерк. Но даже если сосредоточиться, все равно трудно избавиться от некоторых привычек. В особенности если писать быстро. Например, вот эта черточка в «т». И узкая петля в «д».