нового типа, и она вела вглубь и вдаль. Мало того, что он обратился в суд с просьбой лишить меня какой-либо супружеской поддержки или алиментов, сославшись на мой статус негражданина. Это можно было пережить, но страницы о Валентине разбили мне сердце. Он сослался на то, что я «оставила семью», как на повод предоставить ему полную опеку без права посещения, а в придачу обратился к суду с просьбой ограничить выезд Вэл из Соединенных Штатов. Юридическое ходатайство Фрэнка стало последним ударом: если он одержит верх, я могу никогда больше не увидеть свою дочь.

– Милли! – закричала я. Руки у меня дрожали.

Она быстро подошла, забрала у меня конверт и вскоре подтвердила то, что я уже знала.

– Он пошел вразнос.

Консультировавший меня адвокат из Мейфэйра, друг Милли со студенческой скамьи, боялся именно этого, хотя я отказывалась верить, что Фрэнк может опуститься до такого уровня. Но он сделал это: все оружие в его арсенале, казалось, было готово к бою и нацелено на меня.

– Что мне теперь делать? – воскликнула я, падая на диван.

Милли села рядом со мной и спокойно разложила бумаги на столе.

– Бороться, конечно. Он не в своем уме.

Я кивнула.

– Но сначала ты сядешь в самолет и полетишь в Америку. Я найду тебе адвоката в Калифорнии. – Она заглянула мне глубоко в глаза. – Ты не уедешь без Валентины.

Посадка самолета в Лос-Анджелесе была плавной, колеса, казалось, едва скользнули по взлетно-посадочной полосе: резкий контраст с воздушными ямами, которые ждали впереди. Я кинулась получать багаж, а потом поймала такси до Санта-Моники. В машине я мысленно репетировала план, который для меня составили Милли и ее коллега. Как бы тяжело это ни было, мне придется приехать домой, словно ничего не изменилось. Я просто съездила отдохнуть в Лондон, как и предлагал Фрэнк. Я возвращаюсь в свой дом и к своей дочери, которые по праву принадлежат мне. Если он заартачится или того хуже, я позвоню в полицию.

Если Фрэнк хочет войны, я стану сражаться. Я была готова. Очевидно, он проинструктировал Бонни, что Вэл запрещено разговаривать со мной – я слышала сожаление в ее голосе каждый раз, когда звонила. Наконец на мои ежедневные звонки просто перестали отвечать. Телефон просто звонил, звонил и звонил, аккомпанируя моей печали.

Но скоро я увижу дочь. Подбегу к ней и обниму, смахивая поцелуями ее слезы. «Мама почти дома», – прошептала я, когда такси свернуло на нашу улицу. Я уже видела перед собой дом, пальмы-близнецы, ухоженную лужайку. Вэл, вероятно, в бассейне или, может быть, читает в своей комнате. Мне стало интересно, дочитала ли она последнюю книгу из любимой серии. Нам обеим не терпелось узнать, чем она закончилась, победой или трагедией, – этот же вопрос я задавала себе применительно к собственным жизненным обстоятельствам.

– Спасибо, – сказала я, расплачиваясь с водителем. Он достал из багажника мою сумку и уехал, оставив меня на пустой подъездной дорожке. Но что-то было не так. Что-то не так. Дом выглядел по-другому. Рядом с дорожкой росли цветы, которые я не сажала; на крыльце лежал незнакомый коврик. Я взялась за дверную ручку, но она не поддалась. Отыскав ключ, я вставила его в замок и обнаружила, что он не подходит. Фрэнк, должно быть, сменил замки. Конечно, сменил.

– Валентина! – крикнула я, заглядывая в окно гостиной. Куда девалась картина, висевшая над камином? Угловой диван в гостиной тоже исчез, вместо него стояла синяя кушетка, которая мне не понравилась.

– Простите, мэм? Могу я вам помочь?

Я обернулась: на подъездной дорожке стояла молодая пара с маленькой дочерью. Все с любопытством смотрели на меня. Светлые волосы девочки были заплетены в две косички.

– Нет-нет, – быстро сказала я. – Все в порядке. Просто… проблемы с ключом.

Они подошли ближе.

– Мэм, – сказал мужчина, качая головой, – с вами все хорошо? Вам помочь?

И тут до меня дошло. Я не сразу заметила на углу табличку «ПРОДАЕТСЯ», а теперь вижу ее, с прикрепленной к краю надписью «ПРОДАНО». Синяя кушетка, цветы, новый коврик – все встало на свои места. Боже мой, Фрэнк продал дом.

– Мэм, – снова сказал мужчина, осторожно приближаясь ко мне.

– Я… я… – пробормотала я. – Понимаю, что кажусь вам сумасшедшей, но я жила здесь… давным-давно. Вы знаете что-нибудь о семье, которая продала вам дом?

На этот раз заговорила женщина.

– Да, отец-одиночка с дочерью. Очень милая девочка. Кажется, ее зовут…

– Валентина, – сказала я. – Ее зовут Валентина.

– Точно. Она так хорошо поиграла с Эбигейл. – Она посмотрела сверху вниз на собственную дочь. – Жаль, что они переехали в Сиэтл, я бы с удовольствием наняла ее сидеть с ребенком. В наши дни так трудно найти хорошую работу.

Сиэтл? Мое сердце колотилось так громко, что я почти ничего больше не слышала. Их рты открывались и закрывались, но единственное, что доходило до моего слуха, – это неровный стук в моей груди.

Я выбежала на улицу, сжимая в руках сумку и оглядываясь по сторонам. Что делать? Куда идти? Ближайший телефон-автомат в центре городе, и я побежала на Главную улицу, переходя на шаг только когда начинала задыхаться. Воспользовавшись телефонной карточкой, я набрала номер Милли, разбудив ее посреди ночи, чтобы ввести в курс дела.

Она была так же потрясена, как и я, и очень сочувствовала мне. Но ее слова отрезвили меня.

– Боюсь, он опередил тебя на четыре хода, Эл.

– Милли, но это не шахматы – это моя дочь!

– Знаю, дорогая, – сказала она. – Но преимущество на его стороне. Даже если ты поедешь в Сиэтл и найдешь их, что тогда?

– Попытаюсь вразумить этого человека, – сказал я. – А если не смогу, то буду бороться.

– Послушай, – продолжала она. – Нет смысла бороться там, где тебе даже негде жить. Мы можем подать ответный иск отсюда. Возвращайся домой, Эл.

– Но, Милли, ты же сама велела не возвращаться без Валентины! – Женщина с собакой остановилась на тротуаре, с любопытством разглядывая меня. Я была в истерике, но мне было все равно. – Я не уеду без нее!

– Но разве у тебя есть выбор, Элоиза?

Связь стала пропадать, и я перестала разбирать, что еще она говорит. Повесив трубку, я снова оказалась одна – глубоко и безнадежно одинока.

В последующие месяцы я просто существовала. Милли приходилось уговаривать меня поесть, принять душ – сама я только дышала, и то не стала бы, если бы это не происходило само собой. Мой мир – мое сердце – был коварно вырван из моих рук.

Друг Милли, адвокат, согласился помочь мне безвозмездно, но,