– Возможно, я неясно дал это понять, – негромко произносит Рордин, и от его баритона у меня слабеют колени. – Но то, что я сказал не приходить, послал служанку забрать платье, а затем запер тебя в башне, было моим способом отменить твое приглашение.

Молясь, чтобы щеки не были такими красными, как мне кажется, я изображаю то, что представляется мне царственной осанкой.

– Ты привел меня на тот совет, потому что хотел вытолкнуть за мою черту. Если ты думаешь, что я готова выйти в мир, зачем останавливаешь?

Взгляд Рордина становится жестким.

– То, чего я хочу, то, что мне нужно, и то, что правильно, – это три совершенно разные вещи.

Чуть не смеюсь, пристально рассматривая толпу, которая держится от нас на почтительном расстоянии.

– Как таинственно.

Слышит ли Рордин бешеный стук моего сердца? Я слышу. Оно гремит у меня в ушах, потрясает до глубины души.

Оно твердит мне напирать дальше – рубить, кромсать, пока я не разломаю Рордина на части, чтобы изучить внутренности. Проверить, такой ли он каменный под твердой поверхностью.

Замечаю, что он отпустил мою руку, лишь когда холодные кончики пальцев касаются обнаженной поясницы…

Вздрагиваю.

– Несмотря на то, как я жажду крови, – бормочет Рордин, и слова звучат несколько отстраненно, будто он собирался сказать нечто иное, – в этом цвете ты действительно выглядишь потрясающе.

У меня перехватывает дыхание, я резко вскидываю голову, и кровь приливает к щекам, когда он начинает выводить на моей пылающей коже круги.

Маленькие, дразнящие, нежнее, чем прикосновение кончика кисточки. Они будоражат все мое нутро, сворачивая клубок нервов внизу живота, будто живого, дышащего, горячего змея.

Между ног становится влажно, я стискиваю бедра и чувствую, как румянец перетекает на шею и ниже, превращая соски в твердые пики.

Я каменная статуя, боюсь пошевелиться, чтобы не спугнуть. Беспокоюсь, что, если я двинусь, Рордин почует реакцию моего тела на крошечную дозу внимания, которой он меня одаривает.

– Спасибо, – шепчу я, едва всколыхнув воздух.

– Хотя не уверен, как отношусь к тому, что все вокруг допущены ко всему… этому, – цедит Рордин, выписывая круги ниже, и ниже, и наконец они танцуют вокруг ямочек над моей задницей.

Прочищаю горло, стараясь не ерзать.

Он еще никогда не прикасался ко мне так – откровенно, изучающе. Словно он пишет на моей коже маленькие секреты.

– Это просто спина…

– Это не просто спина, Орлейт.

Сглатываю терпкий привкус нерешительности, что подвергает сомнению все, что я собираюсь сделать.

Несколько движений пальца, и Рордин пустил на лоскуты мою силу воли, превратил меня в жалкую лужицу горячей потребности. Я раба этих капелек внимания, которыми он меня поит, я нуждаюсь в них как в воздухе… и не могу себе позволить.

Цена слишком высока.

Сильная, собранная, несгибаемая…

– Почему ты запер дверь? – спрашиваю я, выцарапывая слова из вновь закаленной решимости.

На мгновение мне кажется, что между бровями Рордина появляется морщинка, но потом я моргаю, и ее уже нет.

– Из милости.

Наверное, сейчас не самое лучшее время говорить ему, что за заботу я, конечно, признательна, но над исполнением хорошо бы поработать.

– И все?

– Да. Но сейчас ты здесь, – говорит Рордин, изучая толпу.

А потом он переводит взгляд на меня, и я предельно ясно понимаю, почему от всех остальных нас отделяет столько пространства – словно физический барьер не позволяет им подойти слишком близко.

В сотканных из серебра глазах Рордина отражается смерть.

– Зачем ты здесь, Орлейт?

Сглатываю, отворачиваюсь, пока он меня не выпотрошил.

– Жить не могу без наказаний, наверное.

Его пальцы замирают.

Молчание затягивается, Рордин взрезает мою щеку ледяным лезвием своего внимания, грубо хмыкает и отводит взгляд, позволяет мне наконец наполовину насладиться вдохом, а потом снова начинает выводить круги.

– И что ты сделала с колокольчиками?

Пронзительно на него смотрю, а он продолжает рассматривать толпу.

– Вышвырнула с балкона или развесила сушиться?

– Ни то, ни другое, – цежу я. – Ты не так умен, как считаешь.

– Они на подушке, не так ли? – Рордин встречается со мной взглядом, и на один жуткий миг мне снова нечем дышать.

Откуда он знает?

– Я мало что упускаю, Орлейт. Особенно когда дело касается тебя.

Ахаю так, что в груди становится больно…

– Я вижу каждый проблеск в твоих глазах, чую каждый восторг, от которого твоя душа поет. Я знаю, что прямо сейчас ты держишь спину не по своей воле, а потому, что под моими пальцами ты марионетка на ниточке, – продолжает Рордин, и восхитительные завитки, которые он выписывает, становятся настойчивей, заставляют меня трепетать в тех местах, где трепетать не должно.

Не для него.

Рордин наклоняется, обжигает мне ухо ледяным дыханием, и я вдруг понимаю, что выгибаюсь, словно цветок, тянусь к нему, будто он солнце, а не лютый мороз, который меня наверняка погубит.

И я зла. Так зла на себя, потому что мне бы это, пожалуй, понравилось. Лучше пасть от его рук, чем больше никогда не испить глоток его ласки.

– Я знаю, что ты заливаешься румянцем, потому что стыдишься ноющей боли между ног. Влаги, что стекает по бедру. Ты встревожена, что я почую ее запах. Так и есть.

Мое сердце колотится о ребра, пристальный взгляд Рордина сдирает с меня кожу и бередит нутро.

– Я знаю, что ты ведешь внутреннюю борьбу, ведь пусть я чую запах твоего возбуждения… твой гнев лижет мне кожу, как пламя.

Мгновение тишины – сладкое, невинное забытье. Безмятежный, украденный миг, обреченный на ужасную смерть.

Как будто океан делает огромный вдох.

Когда красиво очерченный рот Рордина открывается, я едва не захлопываю его ладонью.

– Позволь гневу победить, Орлейт. – Его пальцы прекращают описывать круги, и дверь между нами снова захлопывается. – Позволь гневу победить.

А потом он уходит, оставляя меня одну у стены, раздавленную прощальными словами.

Лаконичным напоминанием, что пусть я и принадлежу ему, но он никогда не будет моим.

Глава 37

Орлейт

По щеке скатывается слеза, и я быстро ее смахиваю, словно в крошечной капельке не заключена вся тяжесть моего разбитого сердца.

За ней тут же следует вторая.

Рордин поднимается на помост, за ним ступает Зали, с улыбкой, в платье из шуршащей бронзы, что стекает с каждого изгиба тела. И все вокруг устремляют взгляд на верховных владык, что возвышаются над залом, будто они созданы только друг для друга. Созданы вместе править, завоевывать, спасать мир.

На них нет корон или венцов. Нет нужды, когда Рордин и Зали держатся с такой царственностью, что