день, из-за них она не видела тетради, кастрюлю с макаронами, думала, что они подожгутся на газовой плите синим огнем, из-за них первое время она не понимала, как должна ходить по улице, тротуара которой не видит. Все покрыто ковром бесчисленных связей, который никто не причесал и не привел в порядок. Нерасторопно старалась обойти, перешагнуть, на нее смотрели, как на пранкера из видео с «YouTube», особенно на дорогах, и автомобилисты пытались объехать место, которое она так тщательно огибала.

Связей в мире слишком много. Марго это поняла, но что делать с повисшими на пальцах обязательствами, не знала, смотрела на них ночами в комнате общежития, потом бралась, сплетая их в однородный канат, и дергала. За свои она могла взяться, за чужие – нет.

Толчком к освобождению от сотни связей послужила смерть матери. Марго приехала в родной город и увидела, что ее болотно-зеленая нить тянется к гробу и не обрывается тогда, когда гроб закидывают землей. Она цела, невредима, они по-прежнему вместе. Нить, такая тонкая и острая, как леска, тянула Марго к гробу, в землю, вслед за ней. Тянуло так сильно, что рука выбросилась вперед, а Марго сделала шаг, будто пыталась коснуться ушедшей матушки. Со стороны душещипательная сцена: дочь не может так просто отпустить еще молодую мать, на деле – дочь скрипит зубами от понимания того, что ее закопают вместе с матерью либо ее палец оторвет так же, как ножом бандиты отрезают конечности.

Она связана даже с теми, кто умер. Кто ушел. А Марго так не хотела. Она сидела, не двигаясь, вместе с отцом за столом с кружкой холодного чая. Оба не обронили ни слова после похорон и поминок, только их общая нить стала более блеклого, грязного голубого цвета. Отец молчал в силу избитости своих чувств, Марго же смотрела на пальцы и думала, что может сделать, что обязана сделать, и предприняла первую попытку: взяла ножницы со своего маленького школьного стола, отыскала среди потока нитей ту самую, связующую с матерью, и перерезала ее.

Один гладкий, звучный «чик», и Марго освободилась. Мать ее больше не держала, осталась вместе с отцом в родном городе, в который Марго старалась не заезжать даже на каникулах.

Когда она вернулась в университет, то поняла, что может так поступить со всеми нитями. Зачем ей этот груз? Зачем ей столько людей? Зачем ей те, с кем она общалась лишь раз? Не нужны. Эти люди не нужны. Она внимательно отсчитывала нити и вырезала ненужные. Узелки безвольно падали с пальцев, а рукам становилось легче, пальцы были чисты и красивы, на них можно было надевать кольца и не ощущать тяжесть выбора и ответственность за других. Лишь несколько нитей оставила, и только потом Марго узнала, что, после того как она перерезала их, люди к ней относились холоднее и будто бы едва признавали, как слыша впервые название повести, известной на весь мир. Смотрели удивленно, если она говорила «привет» или спрашивала, что задали.

Последствия обрезанных связей.

Она ни разу не пожалела, что приняла такое решение. Оно всегда окупалось. С некоторого времени нити драли пальцы, пытались их отсечь. Будь то близкий знакомый, подруга или любовный интерес. Марго лишь раз позволила себе надеть розовые очки и поверить кроваво-алой нити, которая связывала ее с Артемом. Он был инициатором общения, сближения, прикосновений, поцелуев, он был перспективен, напорист и требователен. Марго была пассивной, тихой и медленной, и нежные касания заменились предупредительными упреками. Едкая, скрытая в словах агрессия обжигала мизинец, а нахмуренный, указывающий на место взгляд приказывал, в каком положении Марго должна держать свою жизнь. Ответ ей был очевиден. Чистый и звонкий «чик».

После завершения обучения она решила переехать в Калининград. Из Владивостока в Калининград. Оставшиеся нити дружбы удивлялись выбору, зачем так далеко, почему бы не остаться, а Марго тянуло прочь, и в ночь перед отлетом она перерезала оставшиеся, надеясь, что будет полностью свободна, только одна – серебряная нить – осталась целой. Она снова перерезала ее, но та не поддавалась. Ножницы не брали, сколько бы она ими ни щелкала. Один раз, два, три. Нити было все равно, и Марго совершенно не знала, кому она принадлежит, но решила, раз уезжает, то это неважно. Пусть останется одна нить, одно прошлое, которое будет вести ее к Дальнему Востоку, в Приморский край. Она не вернется. Уедет далеко и надолго. Навсегда.

На новом месте Марго не питала иллюзий и надежд и пошла по пути практики, устроилась работать горничной в трехзвездочный отель в центре города. Денег хватало, чтобы снимать комнату, позволять себе шоколадки, кофе и бумажные книги по скидке в «Озоне», большего ей не было нужно. На работе образовавшиеся связи мигом оборвала, попробовала разорвать и самую неприступную, самую упертую, но та не поддавалась, словно была алмазной, но – Марго ее трогала – она была невесомой и шелковистой, ничем не отличной от всех других нитей, которые были вокруг нее.

Они тянулись по коридору отеля, свешивались с окон, клубились в лифте, колесики тележки в них не путались, Марго в них тоже не путалась, плыла, как по реке, но изредка вязла, как в болоте, и брала передышку, закрываясь в пустом номере, который только что убрала, в котором было лишь несколько ниточек, и среди всех них ее собственная.

Калининград ей полюбился. Когда были силы, когда не было домашних дел, она гуляла по городу – банально, но любила ходить к Кафедральному собору, набережной, Рыбацкой деревне, покупала чуррос и наслаждалась влажным ветром. Росла на новом месте и ничего не ждала. Она была рада сбежать с Дальнего Востока – еще одно верно принятое решение.

Время шло, работа оставалась прежней. Два через два Марго заливала ванную комнату номеров химией, меняла постельное белье, вытирала пыль, ее руки стали сухими и часто трескались, несмотря на то, что она надевала перчатки. Вода с саноксом попадали внутрь, изводили кожу. День ото дня она повторяла механические действия, начинала ныть поясница, в обществе пожилых горничных сама себя ощущала на несколько лет старше, а когда увидела первые морщины под глазами, заплывшими синяками, удрученно вздохнула, хоть и не перед кем было красоваться своей молодостью.

Она вернулась с выходных, делала текущую уборку номеров и, когда подошла к крайнему одиночному номеру, увидела то, чего никогда не ожидала бы увидеть. Серебряная нить на ее безымянном пальце была натянута и пряталась под дверью. Марго смотрела сначала с непониманием, а потом с ослепляющим белой