В первые секунды я не понял, что это такое. Но треугольное сияние росло над водой, вот уже в нём, кроме солнца, отразились и небо, и облака, и очень скоро стало ясно, что из-под озёрной воды величественно и неотвратимо поднимается гигантских размеров зеркальная пирамида.

Сотня метров, другая, третья…

Высота пирамиды увеличивалась на глазах; озеро бурлило и наступало на берег; Оскар, сложив на груди руки, казалось, с молчаливой гордостью наблюдал за происходящим.

— Это что за хрень? — осведомился Женька. — Зеркальце господа бога?

— Неплохо сказано, — одобрительно хмыкнул Оскар. — Внезеркалье не отражается нигде, но само должно отражать всё. Это, разумеется, всего лишь символ. Поверхность можно было оставить и матовой — ничего бы, по сути, не изменилось. Но Хозяева когда-то решили так, и я не посчитал себя вправе что-то менять во внешнем облике Пирамиды.

— А во внутреннем? — быстро спросил Влад.

— Всякое бывало. Миллион лет — большой срок.

— Не пойму, отчего вода на берег наступает, а не наоборот, — сказал Женька. — Не сильно, но всё же. А как же закон Архимеда? Пирамида же эта из озера вылезает, значит, освобождает место для воды. Или я чего-то не понимаю?

— Вестимо, — сказал Никита. — Головой думайте, господин журналист.

— Ну? — помолчав, вопросил Женька. — Всё равно не пойму. Уже километр в высоту, не меньше, как мне кажется. И всё растёт. Долго ещё, Оскар?

— Пока вся не поднимется, — ответил Оскар. — В вашей системе измерения должно быть два километра шестьсот восемнадцать метров над уровнем воды.

— Ого! — уважительно оценил я информацию. — Пять Останкинских телебашен. И гораздо выше Говерлы.

— Говерла… — повторила Марта. — Что-то знакомое.

— Гора в Карпатах, — напомнил я. — Однажды пришлось на неё взбираться.

— Тьфу! — сплюнул Женька. — Сообразил. Пирамида-то должна на чём-то стоять, верно?

— Типа на подставке, — с непроницаемым видом заметил Никита. — Или пьедестале.

— И этот пьедестал воду сейчас и вытесняет, — торжественно заключил Евгений и с победным видом оглядел присутствующих. — Потому что по объёму он больше самой пирамиды. А?!

— Браво, — сказала Марта и поаплодировала.

— Голова, — сказал Никита. — Я боялся, не догадаешься.

— Верно, — подтвердил Оскар. — Пирамида четырёхугольная и стоит на мощном кубическом основании.

— А почему вообще под водой? — спросил я. — Для маскировки?

— Вода не только хороший охладитель, но и практически неисчерпаемый источник энергии, — объяснил Оскар. — Если знать, как им пользоваться.

— Величественная штука, — сказала Маша, задирая голову и прикрывая глаза ладонью. — Никогда ничего подобного не видела.

— И не увидите, — сообщил Оскар. — Второй такой, как вы выражаетесь, «штуки» нет во Вселенной.

— Так уж и нет, — притворно не поверила Маша. — Вселенная-то небось большая!

— Смеётесь, — догадался Оскар.

— Ага, — весело призналась Маша. — Уж больно вы, Оскар, серьёзный и торжественный. А я не люблю торжественности.

— Почему?

— Потому, что за ней слишком часто скрывается фальшь.

— Я стараюсь быть искренним. — Мне показалось, что старик немного обиделся.

— Мы видим, Оскар, — я положил ему руку на плечо. — Не беспокойтесь. Мы это видим и ценим.

Тем временем пирамида — или, как Оскар, нам пора уже было говорить — Пирамида, с прописной буквы? — окончательно воздвиглась над озером и замерла во всей своей поражающей воображение грандиозности.

— А как мы туда попадём? — спросил Женька.

— Всё-таки вы очень любите торопиться, — вздохнул Оскар. — Смотрите и ждите. Как у вас говорят? Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Всё будет, имейте терпение.

В обращённой к нам грани, у самой воды, появилась тёмная, едва заметная точка и, медленно увеличиваясь в размерах, направилась к нам.

— Вот и кораблик, — обрадовалась глазастая Маша. — Славный! На блюдечко похож.

— Тогда уж судёнышко, — со знанием дела заявил Женька. — Корабль — это значит военный. А судно всегда гражданское.

— Во-первых, я сказала не «корабль», а «кораблик», — немедленно парировала Маша. — Во-вторых, откуда тебе знать, может, на нём есть пушки и пулемёты? В-третьих, ты всё равно очень умный и образованный, и я всегда это знала. В-четвёртых…

Я смотрел на приближающееся транспортное средство, вполуха слушал дружескую перепалку Маши и Жени и старался думать о хорошем.

Но получалось не очень.

Меня одновременно манила и настораживала неизвестность впереди. И я никак не мог разобраться, чего во мне больше — радости или настороженности. С молодыми-то, Машей, Никитой и баламутом Женькой, было всё ясно — вон как блестят глаза. Ещё бы! Чудесное инопланетное Внезеркалье поступает в их полное распоряжение! Есть от чего загордиться и впасть в полный энтузиазм. Но мне и по возрасту, и по опыту, и по ответственности, которую я добровольно взвалил на себя, было положено смотреть дальше и понимать глубже. Я и смотрел. И чем больше я смотрел и старался понять, тем яснее становилось, что проблемы нас впереди ожидают нешуточные.

Потому что вшестером нам со всем этим нежданно свалившимся богатством и хозяйством не управиться. Ни за что. Значит, по-любому надо будет возвращаться в свой мир и набирать помощников. С учётом же того, что родной Приказ и Контора Марты были кем-то основательно разгромлены… Не говоря уже о том, что Стражники в других странах продолжали свою работу. И как только они узнают (а они обязательно узнают, шила в мешке не утаишь!) о том, что существует это место и заправляют в нём русские… Страшно подумать, что тогда начнётся. Вот именно. Страшно, а надо. Ну, пусть не прямо сейчас, но всё равно от этого никуда не денешься. А Марта? С ней и Альтеррой её как быть? Дело, конечно, прошлое, но их Контора переиграла наш Приказ. Да, сейчас мы в одинаковом положении. Но кто даст гарантию, что Контора не возродится и не потребует своих прав на Внезеркалье? На совершенно законных основаниях, между прочим. Уф-ф-ф. А тут ещё и наши отношения.

Я посмотрел на Марту. Она почувствовала мой взгляд, повернула голову и улыбнулась. На сердце стало тепло, и я подумал, что эту теплоту надо сохранить. Что бы ни случилось впредь.

— О чём задумался, детина? — негромко осведомился Влад, подходя.

— Седок приветливо спросил, — машинально продолжил я. — Ты, гляжу, бодр и весел. Молодец. А я вот что-то предвижу массу проблем. В том числе неразрешимых.

— Неразрешимых проблем не бывает, — усмехнулся Влад.

— Как это? По-моему, сколько угодно.

— Видишь ли, это старая еврейская притча. Суть её сводится к тому, что бог знает наши силы и посылает только те трудности, с которыми мы можем справиться.