личности. Если вы обладаете связью с их родными, пожалуйста, сообщите правоохранительным органам. Их имена:

Оуэн Паркер. Делайла О’Коннорд.

Эпилог

Ангела

Я не верю.

Даже слушая монотонный голос ведущей новостей, я не верю.

Даже читая официальный доклад, направленный мне на ознакомление из генерального штаба PJB, я не верю.

Мои руки, держащие листы доклада, трясутся. Я сминаю документ в мелкий комок, швыряю прочь. Меня пугает то, какой вопль вырывается из горла.

Внутри меня что-то ломается. Я чувствую это, потому что не могу нормально дышать. Будто прутья прорастают прямо в груди, металлические, острые, тяжелые. Рыдания рвут мне горло, я не слышу собственных криков. Не понимаю, как оказываюсь на полу возле дивана, просто сворачиваюсь там в комок, будто если я стану маленькой, этот кошмар меня не заметит и обойдет стороной.

Все наше детство Оуэн как мог оберегал меня от кошмаров. И тех, что приходят ночью, и тех, что постоянно происходят в реальности. Я помню, как он часами сидел со мной в кровати при свете ночника, ожидая пока я усну. Слышу его детский голос, читающий мне детективы или комиксы Marvel. Я помню, как создавала пальцами тени в свете фонарика и разыгрывала сценки из книги, которую читал вслух Оуэн.

Помню, как он дрался с младшими рекрутами, когда сам еще не приступил к обучению. Он дрался с ними просто потому, что кто-то из них начал распространять про меня глупые слухи. Я помню, как обрабатывала ему ссадины и ругалась, ругалась безостановочно, а Оуэн улыбался своей идиотской улыбкой, улыбался, улыбался, улыбался…

Я сжимаюсь в тугой комок боли и бессилия.

Мы ведь настоящая семья. Мы одно целое. Мы всегда жили бок о бок. Наша жизнь никогда не была простой и безопасной, но мы всегда были друг у друга – два звена одного механизма, семья, которой больше не нужно было ничего. По крайней мере, я так думала.

Идиот. Какой же он идиот!..

Зачем нужно было идти против PJB?.. Зачем нужно было все это безумие с этой рыжей?.. Ради чего он так?.. Получается, оставил меня одну из-за своей чертовой влюбленности…

Что я без него?..

– Ненавижу!

Я даже не отдаю себе отчета в том, что выкрикиваю это вслух. Не понимаю, что повторяю это слово снова и снова, как заклинание, с трудом поднявшись на ноги. Я швыряю все, что вижу, все, что попадается под руку. Будто устроенный мной хаос хоть немного поможет.

Больно. Мне безумно, до остервенения больно.

И страшно. До такой степени, что льдом сковывает затылок.

Следом приходит чувство еще более разрушительное. Опустошение. Я останавливаюсь посреди бардака, который сама же устроила, и не испытываю практически ничего. Кажется, будто вокруг лежит вся моя жизнь. Разбитая, сломанная, пустая.

В полном опустошении я понимаю, что абсолютно не знаю, как теперь жить дальше. Застреваю в одном‑единственном моменте боли, отчаяния и пустоты.

Он приходит на пятый день. Под утро, когда за окном идет мелкий дождь вперемешку со снегом. Улицы города полны грязного снега, комьями лежащего на обочинах.

Дверь в квартиру я не запирала. Поэтому он проходит в нее, не дождавшись ответа. Я слышу знакомые шаги, но не поднимаю головы, сидя на краю дивана со сгорбленной спиной. Вокруг все еще царит полный бардак, с кухни доносятся неприятные запахи забытой еды, да и от меня самой пасет не лучше. Но мне плевать.

Хартман не произносит ни слова. В глубине души я бы хотела, чтобы он дал мне строгий приказ привести себя в порядок и возвращаться к работе, от которой меня отстранили на неопределенный срок. Сейчас я погрузилась бы в работу с головой и перевыполнила бы любые планы. Наверное. Если бы не сидела в полной прострации за рабочим ноутбуком. Одно из двух.

Зачем он вообще приперся сюда?..

Руки Хартмана опускаются на мои плечи. Раньше это ввергло бы меня в напускной гнев, за которым крылись бы проклятые бабочки, взмывающие где-то глубоко внутри меня вверх. Сейчас я не чувствую ничего. Даже когда Харт садится на диван позади и укрывает меня в своих огромных, крепких объятиях. Его тело сотрясает дрожь, которая так не вяжется с образом, к которому я привыкла. Но я все равно не чувствую… ничего. Просто машинально отмечаю факты, лишь бы заставить мозг функционировать вне пропасти отчаяния и пустоты.

Однако то, что Хартман произносит своим тихим бархатным голосом, все-таки взрывает во мне бомбу из противоречивых, удушающих чувств:

– Оуэн ждет за дверью. Он попросил меня обезоружить тебя и спросить: выкинешь ты его из окна или забьешь кулаками. Чтобы быть готовым.

Быстрее, чем я успеваю очнуться от хаоса эмоций, Хартман ловким движением рук вытягивает у меня из-за пояса любимый миниатюрный пистолет. Когда я быстро оборачиваюсь, Харт уже отстраняется от меня и встает с дивана, унося мое личное оружие вместе с собой на кухню. В сравнении с его плавными и легкими движениями я ощущаю себя китом, выкинутым на берег. Тело едва ли слушается.

В арочном проеме между коридором и гостиной стоит Оуэн. Я застываю, смотря на него, и лишь чувствую, как от головы вниз по спине пробегают мурашки. Я боюсь верить в то, что вижу.

Этот идиот улыбается, улыбается, улыбается…

Меньше всего я была готова к граду слез, которые вдруг катятся по моему лицу. Я цепенею от судорожных всхлипов, которыми сотрясает мою грудную клетку. И застываю, когда Оуэн стремительно приближается и заключает меня в крепкие и отчаянные объятия.

Я не понимаю, чего мне хочется больше: сжать его в объятиях в ответ или начать бить. В итоге я стискиваю Оуэна в своих руках так, что добиваюсь хруста его жалких косточек.

Мы долго говорим. Точнее, говорит Оуэн, а я едва нахожу в себе силы на ответы. Все еще слишком опустошена. Просто смотрю на него, разглядываю, почти не моргая, лишь бы в сто первый раз убедиться, что это правда он. Оуэн жив.

Мы разговариваем больше двух часов подряд, пока в итоге у меня совсем не садится голос.

Оуэн хочет, чтобы я уехала с ними. Чтобы бросила все, в том числе организацию, которой отдала большую часть своей жизни, и отправилась вместе с ними в неизвестность. Свобода, новые впечатления и места… Я рисую в воображении эти прекрасные картины, но никак не нахожу в них места для себя.

Тихо и