во многих головах, едва пришла весть о мощном и наглом немецком вторжении. Это был рефлекс – тебя ударили, дай немедленно сдачи, да так, чтобы… Такова была первая реакция Вождя, таковы были первые телодвижения московских стратегов над картами Бреста и Белостокского выступа. А как могло быть иначе? Ведь тебя ударили публично, на глазах всей Европы и всего мира. И вся Европа, и весь мир знает о несокрушимой мощи Красной Армии, и пролетарии всех стран гордятся ею. Так, значит, надо немедленно дать по носу зарвавшемуся агрессору! Это политически правильная, естественная мысль будоражила всех, кроме тех, кто уже вовсю воевал в приграничном сражении и хоть немного понимал всю сокрушительную мощь внезапного и хорошо продуманного вражеского удара. Именно там, на Буге, Нареве, Немане, командующие 4, 10 и 3 армиями, генералы Коробков, Голубцов и Кузнецов глубоко и остро осознали, что сейчас жизненно важно зарыться в землю, зацепиться за изломы линии Молотова, за доты пусть недостроенные, и удержаться, выстоять, отбиться… Да, вместо бетонных уступов – укрепрайонов – оборону пришлось упирать в берега реки Нарев, чтобы обеспечить хоть какую-то устойчивость. Но приказ о контрнаступлении выбивал из-под ног и эту зыбкую опору. У всех трех командармов вытянулись лица, когда они получили приказ о немедленном контрнаступлении.

Побледнел и Голубцов – то ли от негодования, то ли от гибельного предчувствия.

На исходе рокового дня за двадцать минут до полуночи бодистки штаба 10-й армии приняли ленту, подписанную командующим Западным фронтом генералом армии Павловым. Телеграмма была адресована генерал-лейтенанту Болдину, представителю штаба фронта в 10-й армии.

«Вам надлежит организовать ударную группу в составе корпуса Хацкилевича плюс 36-я кавалерийская дивизия, части Мостовенко и нанести удар в общем направлении Белосток, Липск, южнее Гродно с задачей уничтожить противника на левом берегу реки Неман и не допустить выхода его частей в район Волковыска, после этого вся группа перейдет в подчинение Кузнецова. Это ваша ближайшая задача. Возглавьте ее лично. Голубцову передайте занять рубеж Осовец, Бобр, Визна, Соколы, Бельск и далее на Клещеле. Все это осуществить сегодня за ночь, организованно и в быстрых темпах…»

Болдин передал ленту Голубцову, и тот стал яростно тереть виски, чтобы не сказать ничего лишнего, ничего непечатного… Зато командарм-4 Коробков разразился тирадой от души, благо, что при нем не было никаких представителей, был только начальник штаба полковник Сандалов, который и сам мог бы продолжить характеристику минских штабистов теми же словами.

В приказе, адресованном Коробкову, назывались другие рубежи, которые надлежало отбить доблестной контратакой, другие города и местечки, но суть оставалась та же – никакой обороны, только вперед! И это при том, что через «карликовую» (по-другому не скажешь) 4-ю армию (всего два стрелковых корпуса) немцы почти напрямую рванули на Минск и Москву. Только потом, через три дня выяснится, что именно здесь, в самом тонком щите, через позиции ошарашенных и весьма неполных войск, немцы вбили самый мощный свой танковый клин. Не южнее полесских болот, не на Украине, как полагали в Кремле, в наркомате обороны и генштабе, а через Брест и Барановичи – кратчайшим путем, напролом к Москве.

О том, что главный удар Германия нанесла именно здесь, под Брестом в Генштабе узнают лишь на пятый день войны, и то благодаря счастливому случаю.

В сорока километрах от Минска под Радошковичами сводный разведотряд из пяти танкеток и трех броневиков наскочил на немецкую штабную колонну – двадцать автобусов и легковушек. Машины стояли на обочине шоссе, а в речушке Чернявка плескались, спасаясь от нещадного зноя, немецкие офицеры, солдаты натягивали тенты, ставили раскладные столы… Внезапный удар был беспощаден. Немцы даже не успели схватиться за оружие. Разведчики допросили пленных, выяснили, что перед ними оперативная группа штаба 39-го моторизованного корпуса вермахта.

В захваченных машинах нашли четыре портфеля с документами, картами, схемами. Трофеи немедленно переправили в Минск, и они легли перед маршалом Шапошниковым. Опытный штабист сразу понял бесценность добычи. Перед ним лежал графический план первой наступательной операции группы армий фельдмаршала фон Бока. На карте было начертано оперативное построение всей группы армий «Центр»; особенно четко выделялись направления охватных ударов 2-й и 3-й танковых групп.

Прошли еще сутки, прежде чем Шапошников смог доставить карты в генштаб. Как позже напишет историк войны, «эта карта буквально перевернула все представления руководства СССР о планах германского командования. Именно она стала… решающим доводом, который позволил маршалу Шапошникову убедить Сталина в том, что главный удар нанесен немцами в Белоруссии, а не на юге страны. Несколько армий 2-го стратегического эшелона, предназначенных для Юго-Западного фронта, были переданы в состав Западного фронта. Но на судьбе белостокской группировки это уже никак не могло отразиться».

Глава двадцать шестая. Контрудар удар так контрудар…

В первые часы войны войска 4-й армии пытались выйти на рубежи, предписанные им планом прикрытия. Штабисты до пяти утра тщились докричаться в телефонные трубки до штабов дивизий и довести главное – подниматься по-боевому, отвечать огнем на огонь, занимать назначенные позиции. Но в обеих дивизиях – 6-й и 42-й и без указаний сверху – действовали так, как учили: сотни солдат и командиров спешили в районы сбора, чтобы выстроившись там в ротные и батальонные колонны немедленно выступать на хорошо известные им рубежи, куда не раз прибывали по учебным тревогам и где уже были частично отрыты окопы, построены блиндажи и командные пункты. На сборы и марш дивизиям отводились – одним – сутки, другим – добрая часть суток – семь-девять часов. Но как раз этих часов, когда дивизии еще не стали дивизиями, а пребывали толпой бегущих полуодетых и полубезоружных людей, у них и не было. Именно в эти часы по всем приграничным дорогам уже мчались вражеские мотоциклисты и танки, хорошо знающие свои маршруты и задачи.

Утреннее июньское солнце беспощадно открывало немецким летчикам столпотворение красноармейцев, грузовиков, танков, лошадей у мостов через Мухавец. Небо надрывно ревело, и это грозное гудение предвещало только одно – смерть, обрушенную из-под облаков в виде бомб, смерть в перехлесте пулеметных трасс. Гудение то затихало, то нарастало, прерываясь время от времени пронзительным свистом летящих бомб.

Никто никем