Что ей нравилось, так это тишина и четкие задачи: им с Энрике нужно было осмотреть все артефакты и найти символ лемнискаты. По крайней мере, у нее было занятие. Когда девушка узнала, что Северин не нашел Божественную Лирику, она не могла говорить, а по ее лицу текли слезы. Но это была не печаль. Она уже чувствовала это однажды, когда ее семья отправилась на озеро. Она заплыла слишком далеко, радуясь, что под водой не слышит криков других детей. Но вдруг ее нога попала в сеть, и она не могла держать голову над поверхностью дольше нескольких секунд. Хела совершенно случайно заметила, что ее младшая сестра тонет, и позвала отца, который бросился в озеро и спас ее.

Зофья не могла забыть, каково это – брыкаться ногами, бить руками по воде, выплевывать озерную воду и глотать воздух. Она не могла забыть разочарования от собственного бессилия и осознания того, что ее старания ничего не изменят и что воде – темной и глубокой – нет никакого дела, выживет она или нет.

То же самое она чувствовала при мысли, что Лайла умрет.

Осматривая предмет за предметом, Зофья думала о том, что все ее усилия не принесли никакой пользы, но она надеялась, что на этот раз ей удастся хоть что-то изменить. Оставалось изучить еще 212 артефактов, и в каждом неисследованном предмете Зофья находила математическое утешение, ведь каким бы маленьким ни был процент возможного успеха, обнаружение лемнискаты не выходило за пределы статистической области вероятности.

Энрике работал в полном молчании. Он напевал что-то себе под нос, и хотя Зофья обычно предпочитала тишину, она находила это фоновое гудение приятной константой. Еще Энрике разговаривал сам с собой, и Зофья поняла, что так же, как она находила утешение в цифрах, – он находил утешение в беседе.

К этому времени они уже осмотрели два из семи столов, но совершенно безрезультатно.

Когда Зофья пересела за другой стол, Энрике покачал головой.

– Оставь его на потом.

– Но почему?

Энрике указал на другой стол. Среди лежащих на нем вещей была маленькая записная книжка, покрытая золотым лаком, коллекция сверкающих перьев в кувшине, арфа, нитка нефритовых бусин с резными мордами зверей и пара чешуек. Он ничем не отличался от других столов, заваленных похожими предметами, и вероятность нахождения лемнискаты оставалась прежней.

– Ты чувствуешь этот запах, Феникс?

Зофья принюхалась. Она почувствовала запах металла и дыма. Она подошла ближе к тому месту, где стоял Энрике, и уловила запах чего-то еще… чего-то сладкого, вроде яблочной кожуры, брошенной в огонь.

– Запах парфюма, – сказал Энрике.

– Запах не имеет никакого отношения к нашей задаче, – заметила Зофья, поворачиваясь к другому столу.

– Но контекст… он все меняет, – сказал Энрике. Слово «парфюм» происходит от латинского «perfumare»… что означает «курить через». Запах был средством, с помощью которого древние общались с богами.

Энрике указал на предметы, разбросанные по столу.

– Еще в самом начале Северин объяснил, что это место было спроектировано как храм, даже их… жертвенный алтарь, – сказал он, едва заметно содрогнувшись. – Я предполагаю, что они использовали благовония при активации своих драгоценных сокровищ, а особенно – Божественной Лирики. Поэтому я думаю, что в первую очередь нам стоит обыскать этот стол.

Зофья уставилась на стол, потом на него.

– Как ты пришел к такому выводу?

Энрике улыбнулся.

– О, да так… суеверия, истории, – он сделал паузу. – Интуиция.

Он уже говорил ей что-то подобное, и тогда это вызвало у нее не меньшее раздражение, чем сейчас.

Зофья потянулась за новым предметом. Они успели осмотреть кубок и рог изобилия, когда снаружи раздался удар гонга. Энрике поднял голову и прищурился.

– Это плохо, – сказал он. – У нас не так много времени до того. Скоро все артефакты заберут на аукцион, и я хотел еще раз изучить грот и левиафана.

– Зачем?

– Все дело в этом символе…

Энрике взял блокнот и еще раз посмотрел на свой набросок.

– Теперь, когда мы знаем, что ищем, я хочу убедиться, что мы не пропустили ни одной подсказки.

Зофья нахмурилась. Им точно не хватит времени, чтобы добраться до левиафана, обыскать помещение и вернуться. Кто-то из них должен был пойти туда один. Кто-то должен был попытаться выиграть немного времени.

При мысли о том, чтобы вернуться в толпу, у Зофьи скрутило живот. Но это было ерундой по сравнению с мыслью о потере Лайлы.

Выпрямившись, она почувствовала, на ее грудь давит тяжелое нераспечатанное письмо. Она не узнавала печать на конверте, и все надписи были сделаны чужим почерком.

Эти детали наполняли ее какой-то странной тревогой, и она никак не могла решиться на то, чтобы прочесть письмо.

Энрике продолжал разговаривать сам с собой.

– Если бы нам удалось уговорить Гипноса вернуться, мы могли бы пойти в грот, но он терпеть не может оставаться один, и мы не можем просить Лайлу… она была так подавлена, и все это только ее расстроит… и я понятия не имею, где сейчас Северин… Руслан мог бы помочь, но Северин наверняка этого не одобрит, кто знает, что и сколько времени мы потеряем, если…

– Я могу пойти одна.

Энрике пристально посмотрел на нее. Зофья не сразу поняла, что произнесла эти слова вслух, но то, как они прозвучали, почему-то ее успокоило.

– Нет, я не могу просить тебя об этом, – сказал Энрике. – Я знаю, как ты не любишь новые ситуации. Я пойду с тобой.

Эти слова поразили Зофью. Она вспомнила ранние письма Хелы: О, не заставляй их волноваться, Зося. Они начнут переживать, что о тебе будет некому позаботиться, когда меня не станет.

Она не была ребенком, за которым нужно было постоянно присматривать.

– Я пойду одна. Твои знания пригодятся здесь.

Энрике пристально вгляделся в ее лицо, а затем кивнул.

– Я уверен, что в гроте будет пусто. Все, что тебе нужно сделать – быстро найти изображение лемнискаты. Если сможешь, постарайся выиграть для нас время. Я буду работать так быстро, как только смогу, и присоединюсь к тебе, как только что-нибудь найду.

Зофья кивнула и направилась к двери. Но как только она потянулась к ручке, Энрике окликнул ее:

– Феникс?

Она обернулась и увидела Энрике, который прислонился к одному из столов с каким-то предметом в одной руке и блокнотом в другой. Когда он улыбнулся, Зофья заметила, что левый уголок его губ поднялся выше правого. Девушке нравилась эта особенность, несмотря на ее асимметрию. Вдруг она вспомнила, как Гипнос поцеловал Энрике перед тем, как войти в левиафана. Наверное, Гипносу тоже нравилась эта неровная улыбка. От этой мысли ее живот пронзила неприятная боль.