– Смогу ли я доказать, что сделаю все, чтобы помочь своим друзьям? Oui, ma chère, конечно, – он махнул рукой. – Кроме того, ты же знаешь, я живу ради фиглярства.

ЗОФЬЯ ВОСПОЛЬЗОВАЛАСЬ КОРИДОРОМ ДЛЯ СЛУГ, чтобы обойти главный атриум. Она не хотела снова идти через белый шатер. Два охранника в форме охраняли коридор, ведущий к ледяному гроту. Спереди на их мундирах красовался незнакомый знак Вавилонского Ордена.

Зофья перебрала в уме различные сценарии, которые заучила наизусть за последние два года работы с Северином.

Она стиснула зубы и коснулась сердца, но не из сентиментальных побуждений, а чтобы напомнить себе о письме Хелы, прижатом к ее груди. Иногда она нуждалась в помощи, но это еще не делало ее беспомощной.

Зофья подошла к стражникам.

– Кто ты такая? – спросил один из них.

– Я из инженеров: мы контролируем перенос сокровищ на поверхность, – Зофья говорила так высокомерно, как только могла. – Ведущий аукциона попросил меня осмотреть ледяной грот, на случай, если мы что-то забыли.

Другой охранник покачал головой.

– Этим уже кто-то занимается.

Зофья этого не ожидала. Энрике говорил, что в гроте будет пусто. Кто же был внутри?

– Мне нужно с ними переговорить.

Охранник пристально посмотрел на нее, потом вздохнул и отступил в сторону. Зофья прошла мимо них по длинному, узкому, темному коридору. Внутри Зофью встретила лишь тишина. Почти все фонари были убраны, и грот погрузился во тьму. Левиафан лежал, прикованный ко льду: металлические ремни стягивали его шею и поддерживали пасть в открытом состоянии.

– Привет, Давид, – сказала Зофья.

Левиафан дернулся, и по льду побежали крохотные трещины. Вид закованной в цепи машины разозлил Зофью, но тишина грота пугала ее. Охранник сказал, что здесь был кто-то еще, и все же, грот пустовал. Может, он ошибся?

Зофья поставила один из своих фонарей у входа в пасть левиафана. Прикоснувшись к его металлической челюсти, она почувствовала, как он бьет хвостом, вспенивая озерную воду. Зофья ощутила укол жалости. Она вошла внутрь, держа перед собой одну из своих фосфорных подвесок. Ей казалось, что левиафану холодно так долго лежать на льду, но у него в пасти было тепло и влажно.

Выглянув из-за края лестницы, она увидела красное колеблющееся свечение. Этот свет вызывал в ней стойкое чувство тревоги, заставляя отступить назад, но вдруг в ее сознании вспыхнул новый образ: лица ее друзей и семьи. Она подумала о Северине и о его тяжелой походке, словно нес гораздо больше собственного веса. Она подумала о жизнерадостности Лайлы. Об асимметричной улыбке Энрике и блестящих глазах Гипноса. Это были светлые мысли. В детстве отец объяснил ей, что свет относится к электромагнитному спектру. Свет, воспринимаемый миром, принадлежал к видимому спектру, и это означало, что помимо него существует свет, невидимый человеческому глазу. И Зофья гадала, можно ли его почувствовать, как чувствуют солнечный свет сквозь закрытые веки. Потому что именно так она воспринимала дружбу: это было озарение, настолько необъятное, что его даже нельзя было осознать. И все же она не сомневалась в его присутствии. Она мысленно держалась за этот свет, спускаясь по тусклой лестнице.

Пять… Четырнадцать… Двадцать семь…

В конце лестницы она увидела комнату, залитую ярким светом. От потолка до самого пола тянулись пятьдесят семь пустых полок. На полу лежал размякший от воды ковер. В правом углу Зофья разглядела круглую капсулу с одним рулевым колесом и двумя сиденьями. Встроенный механизм эвакуации. На потолке поблескивала мнемопроекция, на которой колебалось изображение только что покинутого ею ледяного грота. Она не помнила, чтобы Гипнос с Северином рассказывали об этом устройстве или хотя бы упомянули его в своих записях.

Все эти наблюдения меркли перед источником жара, который она чувствовала, спускаясь по лестнице. На каменном алтаре ярко горели сотни восковых красных свечей. Красный свет отражался на каменных лицах девяти муз, склонившихся над алтарем. Кто оставил здесь горящие свечи? Она уже сталкивалась с подобной картиной. Это могло быть сентиментальным жестом, как в том случае, когда ее соседи оставили свечи возле их семейного вяза после смерти ее родителей. Возможно, это было посвящено погибшим девушкам. Но тут она заметила надпись на стене.

Зофья подняла свою подвеску, в надежде найти знак лемнискаты, но чем ближе она подходила – тем четче становилась надпись:

МЫ ГОТОВЫ К РАЗРУШЕНИЮ

– Разрушению? – вслух повторила Зофья. Это слово напоминало ей о другой надписи.

ИГРА БОЖЕСТВЕННОГО ИНСТРУМЕНТА ПРИЗОВЕТ РАЗРУШЕНИЕ

Что это значило?

Краем глаза она заметила какое-то мерцание. У основания алтаря лежал небольшой предмет. Она наклонилась и подняла его с пола.

Это была золотая пчела.

Зофья не видела эту пчелу со времен катакомб, когда доктор раскинул руки и подвальное помещение заполнилось членами Падшего Дома. По ее венам пронеслась паника. Ей нужно было предупредить остальных. Зофья шагнула назад, но ее нога поскользнулась на ступеньке, и она врезалась в… кого-то. Несколько секунд она ощущала лишь чье-то неровное дыхание.

Инстинкт взял верх.

Зофья быстро опустилась на корточки. Земля под ней была влажной и скользкой. Она отпрыгнула в сторону, но ее нога заскользила по гладкой поверхности, и она рухнула на пол. Зофья вцепилась в свое ожерелье, собираясь оторвать зажигательную подвеску, когда чья-то рука с пропитанной тряпкой зажала ей рот и нос. Ее ноздри наполнились сладковатым запахом, и глаза начали закрываться сами собой.

– Мне очень жаль, что ты вынуждаешь меня это делать, – произнес знакомый голос. – Но я знаю, что ты все поймешь, моя дорогая.

Когда в комнате повисала тишина, Энрике всегда старался ее заполнить.

Он думал, что значительным вещам необходимо громкое звуковое сопровождение, вроде зловещих раскатов грома, а когда слова сходят со страницы – их нужно обязательно произнести вслух, потому что лишь так они обретали вес и смысл.

В первый раз, когда его выбрали выступающим в дискуссионной группе – он был польщен. Люди верили в весомость его слов, даже когда область его интересов – Сказки Народов Мира: В защиту Филиппинского Фольклора, – казалось, не увлекала никого из его одноклассников в escuela secundaria. Всю ночь он готовился к своей речи, и его нервы буквально вскипели. Он даже не пошел на утреннюю мессу и молился, чтобы у него не заплетался язык. Но за несколько мгновений до того, как он взошел на трибуну, один из одноклассников вручил ему свою лекцию.

– Что это такое? – растерянно спросил Энрике.

Ни одно из написанных слов не выглядело знакомым.

Одноклассник рассмеялся.