– Не волнуйся, Kuya[7], мы сделали все за тебя.

– Но… – начал Энрике, сжимая в руках собственную речь.

Одноклассник отмахнулся.

– О, не беспокойся об этом, – он слегка потрепал Энрике по щеке. – С твоим лицом будет звучать еще убедительнее! А теперь поднимайся на трибуну.

Энрике вспомнил приторную теплоту школьного зала, собственные пальцы, оставляющие влажные отпечатки на бумаге, и зрителей, сменивших ухмылки на жалостливые взгляды. Он хотел, чтобы его выслушали из-за его лица или из-за его взглядов? Или он просто хотел быть услышанным? Трусость приняла решение за него. Он заговорил, читая со страницы. Позже, когда ему вручили награду за первое место, Энрике вернулся домой, сгорая от стыда, засунул трофей под крыльцо и никогда не рассказывал об этом родителям. Годы спустя он уже не мог вспомнить, что именно он тогда сказал.

Но это не имело значения.

Энрике вспомнил об этом происшествии, разглядывая очередное сокровище. Может быть, впервые в своей жизни он делал что-то важное. Ключ к спасению Лайлы должен был быть где-то здесь. Для этого не нужна была громкая речь. Только печальное молчание, с которым он опускал голову и отворачивался от света.

Энрике посмотрел на дверь, а затем снова на стол. Он делал это уже второй раз с тех пор, как Зофья ушла в ледяной грот двадцать минут назад. Энрике убеждал себя, что ему просто не нравится быть одному, к тому же без нее работа шла медленнее. И все же он должен был признать, что ему нравилось смотреть на мир ее глазами. Это было похоже на приподнятый занавес, за которым скрывались тонкие механизмы, управляющие декорациями на сцене – мир, неподвластный его пониманию.

Энрике потянулся за другим артефактом. На столе осталось всего три сокровища. Кувшин с перьями, маленькая ржавая арфа с тусклыми металлическими струнами и несколько вытянутых овальных масок, украшенных изображением холодного пламени. Энрике уже потянулся за арфой, как вдруг у него за спиной раздался резкий стук в дверь. Он нахмурился. Слишком рано для возвращения Зофьи, и, хотя ему нужна была помощь, он не был готов к встрече с Гипносом. Думать о нем – или, скорее, о разнице между его желаниями и жестокой реальностью – все равно что касаться свежего синяка.

– Да? – отозвался он.

– Это я! – раздался знакомый голос. – Руслан!

Энрике вытер руки о свой рабочий халат и пошел открывать дверь. В проеме стоял Руслан: в одной руке он держал тарелку с едой, а другая, как всегда, висела на тугой перевязи, прижатая к его груди.

– У вас совсем растрепались волосы, – сказал Руслан, окидывая его критическим взглядом. – Тревожные мысли? Или просто нет расчески?

– И то и другое.

Руслан поднял тарелку.

– Похоже, Полночный Аукцион начнется позже, чем планировалось, и я подумал, что вам понадобится еда и компания.

Энрике натянуто улыбнулся. Честно говоря, он не хотел терять ни секунды, ведь речь шла о жизни Лайлы. И единственным человеком, с которым он хотел бы работать, была Зофья.

– Очень мило с вашей стороны, – сказал он.

– Но немного навязчиво? – подсказал Руслан, его улыбка померкла. – Все в порядке, я понимаю. Вы уж простите, но по состоянию ваших волос я сразу понял, что вы не в настроении…

– Нет, прошу, – опомнился Энрике. – Заходите. Вы имеете полное право находиться здесь. В конце концов, вы и организовали эту экспедицию.

Руслан не двинулся с места, и у Энрике возникло ощущение, что он сказал что-то не то.

– Я предпочитаю полагаться на силу своей личности, а не на привилегии, – тихо сказал Руслан.

Энрике смягчился. Он снова посмотрел на стол, заваленный артефактами, и вздохнул. Возможно, Руслан мог бы помочь. Раньше Северин строго следил за тем, кому позволялось участвовать в их делах, но теперь он превратился в призрака и потерял всякий интерес к тому, что происходило вокруг него.

– Мне бы не помешала помощь, – сказал Энрике.

Руслан слегка подпрыгнул от радости и последовал за Энрике.

– Что вы изучаете? – спросил Руслан, глядя на стол.

Энрике указал на символ, который он нашел на ладонях муз и на внешней стороне книги, которую они приняли за Божественную Лирику:

– Мы ищем этот знак на предметах из сокровищницы, – объяснил Энрике. – Я думаю, что это может быть настоящим символом Божественной Лирики. Книга, которую нашли Северин с Гипносом, оказалась полой – так, может, это вообще не книга? Или книга внутри книги? Пока я не могу сказать точно.

Руслан внимательно его выслушал.

– Вы думаете, что это не книга? Почему?

– Ну, само слово было неполным переводом, – сказал Энрике. – Насколько нам известно, у нас есть только буквы «БОЖЕСТВЕННАЯ ЛИР», что, возможно, не отражает всей картины. Я постоянно натыкаюсь на некоторые иконографические ошибки, но я не знаю, о чем это говорит. Например, все музы в этой комнате держат в руках сломанные предметы, и мы видели то же самое в Стамбуле. Мы знаем, что Забытые Музы охраняли Божественную Лирику, и мы знаем, что их родословная позволяла им читать книгу. Возможно, именно это связывает картины, которые я заметил в Стамбуле и… – Энрике перекрестился, – Мертвых девушек из грота. Их руки были отрезаны. Возможно, в знак того, что они сдерживают свою силу, отказываясь прикасаться к книге? Переворачивать страницы? Я все еще не разобрался во всем этом до конца, но это определенно демонстрирует сдерживание силы…

Энрике резко остановился, почувствовав укол смущения. Обычно ему не удавалось говорить так долго, потому что большинство людей просили его остановиться. Конечно, Лайла никогда этого не делала, но он всегда понимал, что скучно, потому что ее взгляд становился рассеянным… Но Зофья никогда его не перебивала. Наоборот, она с любопытством наклонялась вперед. Она всегда слушала.

– Прошу прощения, – быстро сказал он. – Иногда я увлекаюсь своими мыслями.

Он посмотрел на Руслана и увидел, что на него смотрит пара восхищенных глаз. Это было удивительно.

И очень неловко.

– Эм, если хотите помочь – не могли бы вы начать с дальнего стола и поискать на предметах этот символ? – спросил Энрике. – Некоторые из них немного грязноваты, так что сперва их придется почистить.

– О, конечно! – воскликнул Руслан, подскакивая к столу.

Он потянулся к банке с перьями.

– Должен сказать, ваша речь меня удивила… Вы так красноречивы, что это, эм…

Ослепительно? Внушает благоговейный трепет? Энрике даже выпятил грудь от гордости.

– Сбивает с толку, – сказал Руслан.