- Это мерцание пройдет, Ричард, - в который уж раз повторилая. Он не хотел, чтобы я к нему прикасалась, поэтому мне оставалось толькоприслониться в углу между стеной и раковиной со скрещенными под грудью руками.Я успела пощупать свой лифчик, висевший рядом с полотенцами. Он был еще слишкомсырой, чтобы можно было его надеть.

Ричард покачал головой.

- Так выглядели бы мои глаза, будь я вампиром.

Я не была уверена в том, что это вопрос, но все же ответила:

- Да.

Он глянул на меня, и меня не радовало то, что на егозагорелом, очень живом лице теперь такие глаза, какие я видала только унемертвых. Они просто не подходили к его лицу. Из Ричарда потоками изливалсястрах, отчего его сила ударялась в мою кожу, словно горячий пепел костра наветру.

- Ты не испугана этим. Почему, почему тебя такое не пугает?- спросил он.

Пожав плечами, я попыталась облечь в слова то, о чем стараласьвообще не думать.

- Я отношусь к этому так же, как к непредвиденным ситуациямво время полицейского расследования, Ричард. Нельзя зацикливаться на жуткихподробностях, иначе не сможешь дальше работать. И ты продолжаешь двигатьсявперед, потому что это моя работа.

- Это - не твоя работа, Анита. И не моя!

Воздух резко нагрелся, овевая меня волной тепла. Я тонула вего силе, и было очень трудно дышать. Волчица, терпеливо ждавшая внутри меня,встрепенулась.

- Так ты разбудишь моего зверя, Ричард.

- Моего тоже, - кивнул он, уводя от меня взгляд.

Волчица принялась подниматься по тому метафорическому«коридору» внутри меня. Я поежилась и отступила на шаг к двери.

- Ричард, ты же Ульфрик. Держи себя в руках.

Он обернулся и посмотрел на меня сквозь занавес густыхволос. Его глаза все еще мерцали, но теперь уже янтарным волчьим цветом,похожие на два солнца, освещавших его лицо. Низкое, угрожающе рычание сорвалосьс его губ.

- Ричард, - шепотом окликнула его я.

- Я мог бы заставить тебя перекинуться, - сказал он голосом,больше похожим на рычание, чем на человеческую речь.

- Что? - переспросила я.

- Я могу заставить своих волков перекидываться. Я чую твоюволчицу, Анита. Я ее чую.

Сглотнув подступивший к горлу комок, я спиной уперлась вдверь и от неожиданности едва не подпрыгнула. Я и не знала, что отступила ужетак близко к ней. Я потянулась рукой за спину, к ручке, и тут Ричард внезапнооказался рядом, башней возвышаясь надо мной. Я не заметила, как он приблизился.Я что, закрывала на секунду глаза? Или он воздействовал на мое сознание? Или онпросто передвигается настолько быстро?

Его сила прижала меня к двери, словно подушкой, котораямешала дышать, душила меня. Я смогла выдохнуть из себя:

- Ричард, пожалуйста.

Он склонился надо мной, приблизил ко мне свое прекрасноелицо с наполненными солнцем глазами.

- Что - пожалуйста? Пожалуйста, остановись, или пожалуйста,не останавливайся?

Я затрясла головой, мне не хватало воздуха, чтобы ответить.Волчица уже добралась до моего тела, и столкновение заставило меня потерятьравновесие. Ричард успел подхватить меня за руки, удерживая на ногах. Волчицапринялась царапаться внутри, она рвалась на свободу.

Я попыталась было закричать, но казалось, будто с каждымглотком кислорода в меня вливается все больше силы Ричарда. Он приподнял менянад полом и прижал к себе. Внизу живота что-то зашевелилось, и я моглапоклясться, что почувствовала, как волчьи когти пытаются разорвать мою плоть всвоем стремлении выбраться к Ричарду. Волчица пыталась выйти к нему, отвечая назов своего Ульфрика.

Боль была нечеловеческой, словно меня пытались разорватьизнутри, от пупка и дальше - жуткая пародия на роды. Я закричала, не голосом, аразумом. Я воспользовалась для этого всей доступной метафизической силой, извала я на помощь.

С той стороны двери послышались голоса, но слова уже ненесли для меня никакой смысловой нагрузки. Словно это был обычный шум. Зато ячувствовала запах кожи Ричарда, чуяла мускусный запах волка в нем. Он склонилсяко мне, и я почувствовала запах своей кожи через его сознание. Мыло, шампунь,гели для волос, а подо всем этим - мой собственный запах, запах моей кожи. Онвдохнул глубже, приложив свою руку к ней так, чтобы чувствовать этот запахнапрямую. Он втягивал его ноздрями так, словно это был прекраснейший изароматов. Волк. Я чуяла волка, и лес, и стаю.

Дверь содрогнулась за моей спиной. В нее словно ударилосьчто-то тяжелое. Ричард поднял меня руками за бедра, чтобы я смотрела ему прямов лицо. Он ни о чем не спрашивал вслух, только глазами, силой и тем самымзапахом волка. Он просил меня прийти к нему. Звал ту часть меня, чтонастороженно замерла, перестав скрестись, когда учуяла его. Он призывал моюволчицу недоступными пониманию моего, еще человеческого, разума. Я все еще быланастолько человеком, что не могла дать ему того ответа, который он ждал.Слишком человек, я слишком… человек.

Но о волчице этого не скажешь, и она охотно отвечалаРичарду. Волчица бросалась о стенки моего тела, отбрасывая от меня Ричарда,хоть тот и пытался меня удержать, пока волчица рвала меня изнутри. Его силазабивалась мне в глотку, словно рука, пытавшаяся вытащить оттуда за шкиркузверя, и мне не хватало ни кислорода, ни силы что-либо произнести.

Казалось, по моим венам бежит горящая, раскаленная жидкость.И я горела вместе с ней, хотя и знала, что это такое: мой зверь, волчица.Теперь-то я поняла, почему тело ликантропа теплеет в преддверии полнолуния - ихнагревал рвущийся на свободу зверь. Эта боль была для меня новой, боль, которуюя разделила со своей волчицей, потому что она, казалось, горела вместе со мной.

Я уже не помнила, как распахнулась входная дверь. О том, чтоохрана ворвалась в ванную, я узнала только когда, когда несколько охранниковокружили нас. Я не слышала ничего, кроме тяжелого пульса и сердцебиения в своейголове. Охрана попыталась оттеснить Ричарда, вырвать меня из его рук, но он неотпускал. Наконец, ему сильно вмазали кулаком по физиономии, и кровь хлынулабагровым ручейком, вслед за чем его зверь из него ринулся наружу и на меня.

Из-под моих ногтей вырвался огонь. Я приблизила руки к лицу,пытаясь понять, как такое может быть, но то была кровь. Кровь, огненным дождемльющаяся у меня из-под ногтей.

Тело Ричарда снова прижалось ко мне, оно уже изменялось -появлялась шерсть, деформировались мышцы, и создавалось впечатление, что еговолк был тесно привязан к моей волчице, потому что, когда он началперекидываться, то потащил ее из меня за собой. Тащил из меня, горящей иокровавленной. Я бы сделала все, что угодно, согласилась бы на все, лишь быпрекратить эту боль. Я даже не думала о том, что, если перекинусь, то потеряюсвоих леопардов. Я не думала о том, что тогда Ричард победит. Единственноймыслью, бившейся в моем сознании, было «Прекратите это, остановите, господи,пожалуйста!». Если бы мне кто-то сказал, что единственным способом прекратитьэти мучения было стать волчицей, то я бы даже не стала спорить. Я бы ухватиласьза эту возможность. Только пускай это прекратится!