Жан-Клод взял всю эту энергию и направил ее в нашихвампиров, всех тех, что находились в городе и чьи жизни напрямую зависели отего силы в качестве Мастера города. Он заставил их всех проснуться - где-то задесять часов до того, как они проснулись бы от мертвого сна самостоятельно. Японачалу не поняла, зачем он это сделал, но когда он разбудил последнего, тоотозвал энергию назад, направив ее на себя и на Ричарда, и только тогда яосознала, в каком ужасном состоянии они оба находились. Жан-Клод использовалполученную энергию на то, чтобы разбудить слабых вампиров потому, что если быон потерял сознание, то мог бы высосать всю энергию из них, и они бы навернякаэтого не пережили. Он опасался, что осушит их через связи, приковывавшие их кМастеру города, также, как только что сделал это с крысами Рафаэля. Только, вотличие от крыс, вампиры бы умерли.

У меня перехватило дыхание. Сердце словно прикасалось ккамню, и дышать было просто невозможно.

Тело Ричарда… о, боже, боже… он умирал. Жан-Клод пыталсяизлечить его, и тогда я увидела, что сделали с телом вампира когти Ричарда.Сердце его билось неравномерно, с перебоями. Господи боже мой, Ричард ранил егов сердце. Жан-Клод направил полученную от крыс энергию в эти раны, и этого, поидее, должно было хватить. Но почему-то раны Ричарда поглощали ее, неисцеляясь. Внезапно я увидела нечто вроде тени, склонившейся над ним.

Жан-Клод прошептал: «Арлекин».

Мы умирали - мою грудь сдавливало все сильней и сильней.Дышать стало совсем невозможно. Я едва почувствовала, что Рафаэль опустил меняна пол и попытался заставить меня говорить. На последнем оставшемся глоткекислорода я выдохнула:

- Помоги нам.

- Что угодно, - ответил Рафаэль. Его щиты все еще былиопущены. Я снова воспользовалась энергией крыс, но на этот раз - для удара.

Жан-Клод закричал в моем сознании:

- Нет, ma petite!... - но было уже поздно. Последним усилиемускользающего во тьму сознания я взяла силу Рафаэля и крыс и швырнула ее вфантом, склонившийся над спиной Ричарда.

Будь я в состоянии мыслить связно, я сопроводила бы ударприказом «Умри», но тьма поглощала нас, и все, на что хватило времени - былудар. Я увидела ее - нет, их - две фигуры в капюшонах в темной комнате. Втемной комнате какого-то отеля. Две белые маски лежали рядом, на кровати. Однаиз них сидела на кровати, другая склонилась перед ней на коленях. Обе былиминиатюрными и темноволосыми. Они подняли взгляды, застигнутые врасплох, словномогли видеть меня и то, что пришло со мной. Мне удалось хорошенько рассмотретьповернутые ко мне бледные лица, длинные темные волосы - у одной они были на тонтемнее, чем у другой, пару зеленых и пару серых глаз, мерцающих силой. Ониобъединили свои силы неведомым образом, чтобы атаковать нас. Не знаю, что ониувидели, но обе внезапно закричали. Та, что стояла на коленях, попыталасьзагородить вторую собственным телом, и в этот момент посланная мною энергияударила их. Они рухнули на пол, свалив тумбочку. С нее упала лампа и разбилась,осыпав их осколками. За лампой последовали телефон и блокнот. Мне даже удалосьразглядеть надпись на блокноте. Теперь я знала, где они. Вампирши лежали кучкойи не шевелились. Последней мыслью, промелькнувшей в моем сознании, была:«Хорошо».

Боль… боль… и свет, режущий глаза. Чьи-то голоса.

- Есть пульс!

- Анита, Анита, ты слышишь меня?

Я хотела ответить «да», но не смогла вспомнить, где у меняязык и как им вообще пользоваться. Меня снова накрыла тьма, а затем еепрорезала вспышка боли. И я пришла в себя, обнаружив, что мое тело конвульсивнодергается на каталке. Вокруг столпились люди. Одну из них я наверняка знала, новспомнить никак не могла; только ощущала, что должна бы ее знать. Груднаяклетка болела. Откуда-то доносился запах паленого - что-то явно горело. Яскосила глаза и увидела те плоские штучки, что однажды уже прикасались к моейгруди. И только тогда поняла, что именно горело. Но эта мысль ничего для меняне значила. Я не испугалась, даже не заволновалась. Все казалось нереальным.Даже боль в груди спадала. Мир становился серым и скругленным по краям.

Кто-то резко и сильно хлопнул меня по лицу. Мир снова сталпохож на реальность. Я моргала, таращась в лицо женщины, которую должна бызнать, но не знала. Она прокричала мое имя.

- Анита, Анита, не оставляй нас, черт тебя подери!

И мир снова заволокло туманом, серость поглощала цвета,словно туман. Кто-то снова дал мне пощечину. Я снова заморгала в ее лицо.

- Не смей у меня умирать, черт возьми! - Она снова удариламеня, и на этот раз мир не стал терять краски.

Я узнала женщину. Доктор Лиллиан. Я попыталась сказать:«Прекрати меня бить», но не смогла вспомнить, как нужно разговаривать. И тогдая изо всех сил постаралась нахмуриться. Мужской голос произнес:

- Ее состояние стабилизировалось.

Лиллиан улыбнулась, наклонившись ко мне.

- Ты дышишь за троих, Анита. Если будешь дышать, они неумрут.

Я не знала, о чем она говорит. Хотелось спросить: «Кто неумрет?». А потом в мои вены полилось нечто холодное и жидкое. Ощущение было мнезнакомо, и перед тем, как погрузиться во тьму несколько иного происхождения,чем прежде, я подумала: «Зачем Лиллиан дала мне морфин?»

Я спала… а может, и нет. Но для рая здесь было чересчурстрашно, а в аду могло бы быть и пострашней. Я была на балу, и все вокруг менябыли одеты в блестящие платья того фасона, что вышли из моды за столетия домоего рождения. Когда первая пара танцующих повернулась ко мне, я увидела, чтона них маски. Все вокруг носили белые маски Арлекина. Отшатнувшись от танцоров,я внезапно обнаружила, что на мне серебристо-белое платье, слишком пышное,чтобы можно было в нем изящно двигаться, и слишком тесное вокруг ребер, чтобыможно было свободно дышать. Одна из кружившихся рядом пар врезалась в меня, исердце едва не выпрыгнуло через глотку. Грудь сдавливало все сильней и сильней,словно ребра крушил огромный кулак. Я рухнула на колени, и танцующие парырасступились вокруг меня, образовав круг платьев и костюмов. Их одежда то идело задевала меня, когда они безликими духами кружились рядом.

Во сне зазвучал голос, переливающееся контральто Белль Морт.

- Ты умираешь, ma petite.

Подол ярко-алого платья коснулся моих ладоней. Она приселанапротив меня. Та самая красавица-брюнетка, некогда едва не уложившая всюЕвропу к своим ногам. Грива темных волос была уложена в высокую прическу,выставляя на обозрение бледный, белый изгиб шеи, который мы так любиликогда-то. Мы… я попыталась осознать, кто имеется в виду под второй частью этого«мы», но там, где раньше чувствовался Жан-Клод, сейчас была ужасающая пустота.

Белль склонилась надо мной, когда я упала на пол.

- Его уже почти нет, нашего Жан-Клода, - сказала она. Ееянтарно-карие глаза не выразили ни тени беспокойства. Она просто озвучила своенаблюдение. - Почему ты не просишь о помощи, ma petite?