время собраний. Часто говорилось, что женский активизм необходимо поощрять, но в чем состоял этот активизм, могло пониматься по-разному [Записи заседания 1927:21; Протоколы и материалы 1928: 29]. В начале 1920-х годов в журналах евангельских христиан «Утренняя звезда» и «Христианин» появлялись влиятельные статьи, в которых анализировалась роль женщины в Церкви [И-ская 1922: 11–12; Маторин 1924: 37–39]. Ключевой проблемой оказывалось противоречие между духовным равенством и социальной гендерной дифференциацией. Так, Проханов в 1922 г. писал, что «новейшие события политической жизни внесли значительную долю экономического освобождения в жизнь женщин, которое, однако, не может удовлетворить их, т. к. возложило на них труд, несоответствующей ее природе». Поскольку христианство дает женщинам полное духовное равенство с мужчинами, продолжал он, только духовное преображение России по-настоящему освободит женщин. Новое равенство даст женщинам новые обязанности, которые будут подходить к их особым качествам, в области благотворительности, миссионерской работы и воспитания подрастающих поколений [И. С. П. 1922: 11].

Споры о положении женщины в Церкви были особенно заметны среди баптистов. В марте 1926 г. собралось небольшое совещание «Инициативной группы сестер» в Москве. Здесь обсуждалась работа, проводимая среди женщин, разрабатывался проект устава женских кружков и решались отдельные вопросы о положении женщин-верующих в баптизме. Участницы приняли ряд заявлений о роли баптисток в семье и Церкви. Касаясь спорного вопроса о духовном равенстве женщин в Церкви, сестры постановили, что единственное, в чем женщины не равны с мужчинами, – это невозможность для женщин быть пресвитерами [ГМИР, колл. 1, оп. 8, д. 369, л. 14 об.]. Они обратились к председателю Союза баптистов Илье Голяеву с просьбой принять решение по вопросу, который беспокоил многие общины: следует ли женщинам молиться только с покрытой головой. Получив от него разъяснения, они решили, что, хотя замужние женщины должны покрывать голову платком, когда они молятся или проповедуют (но не во время других мероприятий), на незамужних и вдов это требование не распространялось [ГМИР, колл. 1, оп. 8, д. 369, л. 16]. Однако споры, которые возникли на этом совещании продолжались и впоследствии нашли отражение в баптистской прессе. Одна из участниц этих дебатов Е. В. Ягубянц-Тарасова, активистка из нахичеванской общины, написала статью в «Баптист», но, по-видимому, нацеливаясь на более широкую аудиторию, чем верующие баптисты. Она стремилась систематически опровергнуть распространенное мнение, что Библия выступает против равноправия женщин, анализируя основные библейские стихи, которые часто привлекались для подтверждения этого мнения. Анализ Ягубянц-Тарасовой был довольно глубок: она говорила об историческом контексте древнеизраильского общества и о том, что весь контекст корпуса посланий Павла противоречит его знаменитому запрету женщинам говорить в собрании, которое он, по ее мнению, предназначал конкретно для Коринфской церкви в определенной ситуации внутрицерковного конфликта. Она приходит к выводу, что в учении о неравноправии женщин и мужчин повинна «не Библия, а люди, сами люди, невежественные, неправильно натолковавшие места Св. Писания во имя своей выгоды, во имя своих интересов». В следующем номере «Баптиста» появился ответ на эту статью за авторством Голяева, который, напротив, скорее рассматривал вопрос как внутрибаптистский. Голяев протестовал против того, чтобы вообще применять светское понятие равноправия к Библии, утверждая, что верующие просто должны следовать вечным истинам Писания, в особенности той вечной истине, что Библия помещает женщин ниже мужчин, чтобы напоминать им об их первородном грехе. В знак власти мужа над женой, писал Голяев, замужняя женщина должна не стричь волосы и покрывать голову во время молитвы, а не поступать, как некоторые, верующие или неверующие, которые думают, что после свадьбы можно стричь волосы по моде и расхаживать без платка [Ягубянц-Тарасова 1926: 15–17; Голяев 1926: 19–20].

Спор остался неразрешенным в баптистской прессе, но для многих баптистов вопрос о том, какое место в Церкви должна занимать женщина, оставался очень актуален. Хотя, если судить по фотографиям общин, хоров, молодежных групп в баптистской прессе, среди верующих не наблюдалось особого гендерного дисбаланса, без сомнения, в церковных советах и среди рукоположенных служителей преобладали мужчины. У разных общин, по-видимому, были разные обычаи. В полтавской общине Хомяка было несколько рукоположенных диаконисе, а ленинградские баптисты, несмотря на активность здесь женских кружков и очевидное преобладание женщин среди членов Церкви, проголосовали в 1926 г. 43 голосами против 42 за продолжение выборов в совет, несмотря на возражение, что среди кандидатов нет женщин [ЦГА СПб., ф. 1001, оп. 7, д. 47, л. 194][164]. В 1928 г. одна молодая энтузиастка, услышав, что в Москве открываются библейские курсы, написала: «…мое сердце было переполнено радостью, что можно ехать и сестрам». В той части Украины, где она жила, женщины не могли проповедовать, но юная верующая стремилась к большему, чем просто чтение Библии, пересказ библейских сюжетов и свидетельствование своей веры в частных беседах. Можно представить ее чувства, когда она получила письмо, где говорилось, что по причине большого числа заявок в тот год, руководители курсов поставили вопрос об ограничении допуска на курсы женщин [ГМИР, колл. 1, оп. 8, д. 320, л. 205 об., 199][165].

Различные виды общинной деятельности берут свое начало из дореволюционных времен. Однако гораздо больше общин после революции обзавелось своими женскими и молодежными кружками, хорами, а также стали устраивать праздники жатвы и «вечера любви». По-видимому, это результат взросления всего движения и высвобождения миссионерского энтузиазма в годы революции. В меньшей степени здесь сказалось влияние инициатив нового советского правительства, которое тоже стремилось мобилизовать молодежные, женские и прочие добровольные объединения. Однако в речевом поведении энтузиастов подобных объединений евангеликов нельзя не услышать отзвуки большевистского новояза. Праздники жатвы появились в то же время, что и советские праздники урожая. Однако, хотя можно сказать, что в раннем советском обществе находилась своя ниша даже для религиозных объединений, они ни в коем случае не обязаны своим процветанием большевистскому режиму. Но в начале советского периода появилась и другая форма евангелических ассоциаций – коммуны, или хозяйственные кооперативы, на основе которых даже планировалось выстроить целый христианский город в Сибири. Такие социально-экономические эксперименты, с одной стороны, были вдохновлены той атмосферой коллективистского идеализма, который царил в раннем советском обществе, с другой – оказались возможны благодаря советскому законодательству. Евангелические коммуны стали полигоном для эксперимента по сосуществованию христианского социализма с большевистской моделью устройства общества.

Социально-экономические эксперименты

Появление религиозных сельскохозяйственных коммун стало самым примечательным примером тех новшеств, которые стали возможны в жизни евангеликов в первое десятилетие советской власти. В октябре 1921 г., когда Советская Россия стала восстанавливать экономику, развалившуюся за годы войн, большевистское правительство само обратилось к религиозным диссидентам, приглашая их построить на селе «образцовые» коммунальные поселения