Вы думаете, я развелся с женой по факсу? Конечно же, нет

Утро после разговора накануне.

Эмоциональный перепад раздавил меня. Меня убивал не отказ. А потеря. Неудивительно, что я тогда не мог сосредоточиться на работе, когда тур We Can’t Dance завершался в Вулверхэмптоне 17 ноября 1992 года. Колоссальный рывок по всему миру наконец подходил к концу, но я все еще не мог найти себе места – даже удивительная поездка в «Неверлэнд».

В декабре того года я должен был поехать в ЛА и провести вручение Billboard Awards; раньше я никогда не делал ничего подобного. Самым успешным артистом вечера стал Майкл Джексон. Он выиграл большинство наград с Dangerous. Кроме того, исполнялось десять лет с момента выхода Thriller, и Billboard хотели почтить настолько успешный альбом с астрономическим количеством продаж.

К сожалению, Джексон уезжал в тур на следующий день после церемонии вручения, поэтому мы решили записать вручение награды с моим представлением победителя заранее в «Неверлэнде», Санта-Барбара.

Возможность лично увидеться с таким человеком и лучше его узнать, а также посмотреть на «Неверлэнд» в реальности (интересно, а эти обезьянки – это его прислуга?) была крайне заманчивой, и я сильно волновался. Даже ехать туда было волнительно, но под тем, что вы понимаете как «волнительное», я подразумевал «пугающее»: вертолет, который вез меня, Джилл и Лили, потерялся в тумане и сбился с пути, поэтому нам пришлось совершить посадку в нескольких милях от самого ранчо, а остальную часть пути мы преодолели на присланном за нами лимузине.

Когда мы наконец приехали, нас поприветствовали двое встречающих, одетых в диснеевском стиле. В саду играла музыка, а впереди, в самом парке, повсюду бегали дети.

Нас привели в дом и посадили в гостиной, чтобы мы подождали, пока маэстро не спустится. На стенах было много его фотографий времен Thriller, когда он был на сумасшедшей волне успеха, а также различные снимки его семьи. Мы также увидели огромный, написанный маслом портрет Джексона, вокруг которого было много животных и птичек – «Король поп-музыки» был изображен Франциском Ассизским.

Итак, через некоторое время Майкл спустился и представился. Он был очень мил и дружелюбен. Все слухи о его сумасшествии и странностях моментально исчезли у меня из головы; я и глазом не моргнул, когда он пригласил Джилл и Лили наверх поиграть в его детской комнате. Мы с ним пошли в студийный комплекс, где съемочная группа устанавливала камеры – в дополнение к операторам Billboard там также присутствовали его собственные люди, снимавшие для его архивов все, что он делал.

Во время ожидания мы немного поболтали, и он извинился за свой бледный грим. Он объяснил, что всё из-за проблем с кожей. Мне показалось, что он доверял мне – и не потому, что я был, как LA Times позже напишет обо мне, «бледнолицым англичанином».

После того как мы сняли немного неестественную церемонию вручения – Джексону пришлось притворяться, что он не знал о своей второй награде, – мы отправились обратно в дом и попрощались с Майклом.

Это была лишь короткая встреча, но у меня осталось стойкое впечатление, что Майкл был хоть и не таким, как мы, смертные, но все же и не безумцем, которым его считали. Изумительный музыкант и приятный парень, который был вынужден вести не самую обычную жизнь с пяти лет. Тем не менее я не знал ничего о темной стороне личности Майкла; ведь не бывает дыма без огня.

В январе 1993 года я был дома в «Лейкерс Лодж» и обдумывал свое будущее. Genesis никогда не значил так много, а я никогда не чувствовал себя таким ничтожным. Я все больше и больше запутывался в своих мыслях, крутившихся в моей голове по кругу, подобно игрушечным поездам в моем подвале, которые я покупал и устанавливал для Саймона.

Я умолял Джилл простить меня, объяснил ей, что наши с Лавинией отношения были наваждением, навеянным прошлым, и пообещал быть прекрасным и честным мужем.

Когда я уединялся в своей домашней студии, рассматривая заготовки песен, которые должны были в будущем составить мой новый сольный альбом, мои мысли приобретали гораздо более мрачный оттенок. Если бы это был любой другой человек, я бы смог отбросить мысли о нем и выкинуть из своей жизни. Но это была Лавиния. Она была особенной. Неужели это горькая правда? Я боялся себе в этом признаваться. Может ли первая любовь быть любовью всей жизни?

Я очень много писал под молчаливым взглядом обновленной студии. Только я и мой магнитофон Akai. Я сидел на своей табуретке и пел все, что приходило в голову. Я пел громко, не используя наушники – только колонки. Слова, музыка и эмоции сразу же вылились из меня. Я написал Can’t Turn Back The Years («все, что ты хотела от меня, – это совершенной любви, / но я не могу вернуть все прожитые годы…») и I’ve Forgotten Everything («я забыл все, что связано с тобой, пока кто-то не произнес твое имя…»). Это была моя версия песни Хоги Кармайкла I Get Along Without You Very Well, и она была сделана настолько быстро, что я даже не записывал ее текст на бумаге.

Я также написал Both Sides Of The Story, и мне стало ясно, что все обстоятельства произошедшей истории уже придумали за меня название альбома – Both Sides.

Те эмоции, которые помогли мне выстрадать все эти песни, очень схожи с теми, что я испытывал, когда писал Face Value, и которые дали тому альбому такую огромную силу и вызвали такой широкой (надеюсь) отклик. Эти чувства были мной, и я открывал свою душу нараспашку перед всеми. В свой первый и пятый (Both Sides) сольные альбомы я вложил всего себя. Именно поэтому эти два альбома стали моими самыми любимыми, и поэтому No Jacket Required не был мне близок.

В Both Sides на место ярости и обиды Face Value пришло мучительное сожаление, боль в сердце и ностальгия. На мой взгляд, в своем тексте я очень точно выразил свои эмоции. Мне нравится простота и легкость в песнях.

В процессе написания альбома я принял решение. Так как эти песни были крайне личными, касающимися моей семьи, никто, кроме меня, не должен принимать участие в работе над ними. Это был личный альбом, и я старался сохранять его в тайне как можно дольше. Я с иронией думал о том, что если мне удастся сделать свою работу хорошо и вложить в нее всю свою душу, то как только Джилл услышит Both Sides, нашему браку придет конец.

Я предполагаю, что, скрывая написание и запись альбома и не рассказывая никому об этом, я пытался – насколько это было возможно – отложить этот фатальный момент.

Я сам записал инструменты, вокал и довел свои демоверсии до практически готового для выпуска состояния, а затем отправился в The Farm, чтобы добавить в них барабанные партии. В студии я продолжал тщательно скрывать свой альбом и продюсировал его сам. Это была любительская работа. Или скорее очень личная. Но это было даже лучше для этих песен – это придавало им особое очарование.

Осознавая, что написание этого альбома приведет к разрушению моей личной жизни, я понятия не имел, что это придаст настолько мощный импульс моей профессиональной карьере. Это случится немного позднее. Ну а пока альбом закончен.