Вечером я позвонил ей домой. Трубку взял ее отец Жан-Франсуа – милый швейцарец, который плохо знал английский. Поэтому он передал трубку матери Орианны – тайке Ораван. «Кто это? Фил? Фил Коллинз!» Она была обескуражена. «Орианна говорила, что вы, возможно, позвоните. Но ее сейчас нет дома».

Ораван отошла ненадолго, чтобы найти номер, по которому до нее можно было дозвониться. Впоследствии я узнал, что она так торопилась дать мне номер, что оставила ужин на включенной плите. Ужин загорелся, и на кухне начался пожар. Сначала зазвонил телефон, а через минуту уже трезвонила пожарная тревога. «Все в порядке, – прокашляла Ораван сквозь дым, шум и огонь. – У меня на проводе Фил Коллинз!»

Она дала мне номер Кристофера, лучшего друга Орианны, с которым она в тот момент была. Я позвонил по этому номеру, и Кристофер передал трубку Орианне.

«Могу ли я позвать вас на ужин сегодня?»

«Я не могу. Я должна увидеться со своим парнем».

«Хорошо. А после этого?»

«Может быть. Я позвоню вам в отель позднее».

Интересно то, что на страницах книги все это, возможно, выглядит так, как будто я был в какой-то степени навязчивым, нежеланным ухажером. Что я могу сказать? Я действительно был по уши влюблен.

Мы с Дэнни забронировали отличный столик в очень приличном ресторане нашего отеля и сразу же заказали себе там бутылку прекрасного вина. Мы сидели, медленно пили вино и ждали. И ждали. Официант нерешительно предложил: «Еще одну бутылку вина?» Я чувствовал небольшое головокружение, и это было не только из-за алкоголя.

Подошел другой официант. «Мсье Коллинз, вам звонят по телефону».

Это была Орианна. Она сказала, что не сможет прийти. Почему?

«Потому что мой парень узнал о тебе и ударил меня».

Позже я услышал, что тогда она пыталась порвать с ним. Он ударил ее по лицу, и у нее распухла губа. Я выразил ей весь свой гнев и сочувствие и хотел отправить Дэнни разобраться с этим уродом. Я сказал ей, что мне было не важно, как она выглядела, – мне бы все равно хотелось, чтобы она пришла в ресторан.

«Может, позже».

Мы с Дэнни немного поели и поднялись к себе. Через некоторое время зазвонил телефон. Орианна была в вестибюле с Кристофом. Он оказался крупным милым парнем, с которым я впоследствии очень сближусь. Он хотел убедиться, что с его лучшей подругой все будет хорошо, что она не встретится с каким-нибудь козлом, особенно после тех событий, что произошли с ней в тот вечер. Возможно, он также был в курсе пожара на кухне у Цевей.

Мы вчетвером немного выпили в моей комнате, и в какой-то момент Кристоф посмотрел на меня и сказал: «Фил. Ты хороший парень. Я оставлю вас одних. Но я буду ждать в машине».

Следующие пару дней я был на седьмом небе от счастья. Но их омрачало то, что мне нужно было лететь в Париж. А в Париже я должен был встретиться с женой и пятилетней дочерью, которые собирались прилететь из Лондона.

Что я наделал? Что ж, я знаю, что натворил. Я предал свою жену и ребенка. Опять. И я снова заплыл в очень опасные воды. «Встречайте новую таинственную девушку Фила Коллинза. Она годится ему в дочери». То, что нужно для преодоления кризиса среднего возраста.

Мои заигрывания с Лавинией уже уничтожили наш брак с Джилл, и я просто обманывал себя, когда думал, что смогу все исправить. Но это не снимает с меня вину и не облегчит ее тяжесть на протяжении многих лет. Моя личная жизнь всегда была огромным котлом противоречий, которым я совсем не горжусь.

В Париже из окна номера в отеле я наблюдал за тем, как Джилл и Лили выходили из лимузина. Я чувствовал себя куском дерьма.

Если мой брак с Джилл еще не был разрушен после ситуации с Лавинией, то в тот момент он точно подошел к концу. Своими действиями в Лос-Анджелесе и Лозанне я подтвердил это.

Учитывая то, что почти всю свою жизнь я провел в поездках, до Лавинии я тем не менее всегда был верен. Что же случилось сейчас? Я не верю в этот «кризис среднего возраста». Может, наши с Джилл отношения исчерпали себя?

Даже в лучшие времена было сложно переживать мои отъезды, но в тот период дела обстояли еще хуже. Я провел только месяц в колоссальном по длине туре, который должен был продлиться еще год. Не могло быть и речи о том, чтобы отменять либо переносить концерты, чтобы я мог поехать в Великобританию и заняться бракоразводным процессом. У меня были профессиональные обязательства, и мне следовало принимать во внимание картину в целом, хоть это и доставляло неудобства моей жене (что усугубляло положение вещей). Меня ожидали масштабные концерты, в работе над которыми принимали участие десятки людей и на которые должно были прийти сотни тысяч поклонников по всему миру. Мне нельзя было останавливаться.

Через две недели после Парижа, в середине мая 1994 года, я уже был по другую сторону океана. Я начинал североамериканскую часть тура с трех концертов в «Паласио де лос Депортес» – построенном в Мехико к Олимпийским играм 1968 года фантастическом круглом куполе, который вмещал 26 000 человек. Феноменальная площадка для того, чтобы начать насыщенные трехмесячные гастроли. До этого я никогда не выступал в Мексике – ни с Genesis, ни с сольным туром. Поэтому я с нетерпением ждал этих концертов. Они стали чем-то вроде событий национального масштаба. Для 100 000 мексиканских фанатов – одних из самых преданных любителей музыки во всем мире – я должен был сначала отыграть чувственную часть, а потом – дать им мощный заряд энергии во второй. Я подвел свою семью. Я не мог точно так же подвести фанатов.

Тур Both Sides Of The World продолжался согласно плану. Однако мой график зачастую менялся и был в подвешенном состоянии; к тому же мы сражались с коварной разницей во времени между США и Великобританией. Поэтому у меня почти не было времени спокойно сесть и позвонить – пусть и с трудом – домой. Я хотел поговорить с Джилл, я хотел поговорить с Лили. Я также хотел поговорить с Саймоном и Джоули, объяснить им ситуацию, но я мог это сделать только через Энди, и тогда мне пришлось бы также погрузиться в совершенно иной мир страданий и боли.

Но в те редкие моменты, когда мне удавалось выкроить время, чтобы позвонить Джилл, я дозванивался с трудом. Однако она довольно часто приезжала в те города, где я выступал, так как Лили хотела увидеться со мной. К счастью, она мужественно держалась, и ее совсем еще юное сердце было уверено: что бы плохого ни происходило в тот момент, все наладится. Несколько раз, когда я стоял в центре сцены и пел Separate Lives (что было невероятно эмоциональной частью концерта), Джилл – если она была среди зрителей – всегда подходила как можно ближе к сцене и смотрела на меня.

Спустя три недели выступлений в Северной Америке и шесть недель после Парижа я написал от руки письмо на четыре или пять страниц для Джилл, в котором я пытался объяснить то, что я думал по поводу наших отношений и нашего будущего. Самым надежным и быстрым способом доставки этого письма был факс, а не почта. Собственно, так я и поступил – отправил его по факсу. Но это ничего не изменило. Ситуация все еще была запутанной, нам было тяжело найти взаимопонимание.