– Ну, такой вот парадокс. К тому же пение– это пение, а наша троица орала до рассвета дурными голосами. Словом,получается, что Юровский и Толиков никак не могли повесить старого друга наберезе. Холстин вообще был в то время в Москве, да и неинтересно ему былоприканчивать Лютова теперь, не было для этого никаких оснований. А то, чтоЛютов покончил с собой, серьезно подтверждалось тем письмом, о котором выспросили, девушка.

– Алена ее зовут, – буркнулНестеров.

– Да? Будем знакомы, – рассеянно кивнулКрайнов. – А я – Вячик.

Алена тоже кивнула, исподтишка поглядывая наНестерова с неприязнью. Что, жалко ему было, что ее называли девушкой? Кстати,с некоторых пор Алена предпочитала это обращение всякому другому. Вот если быее называли женщиной или, чего доброго, бабушкой, она бы, конечно, предпочиталазваться по имени. А пока… Но противный зануда Нестеров все испортил!

– Итак, письмо, – снова заговорилКрайнов, открывая папочку-файл и доставая лежавший там листок, –прощальное послание Сергея Лютова…

Нестеров протянул руку взять листок, однакоКрайнов подал его Алене – то ли из вежливости, то ли потому, что именно онаинтересовалась прежде всего письмом. И вот она первая взяла в руки неряшливыйлисток (не сразу поняла, что это размазанная ксероксная копия) и прочла:

– «Ласточка моя черноголовка, здравствуйи прощай! Это мое последнее письмо к тебе. Раз ты его получила, то уже знаешь,что я сделал. Невыносимо жаль мне тебя огорчать, да приходится. Деватьсянекуда, так складываются обстоятельства, что я вынужден это сделать. Если бымог найти другой выход – нашел бы и никогда не совершил бы того, что совершитьвынужден. Уж ты мне поверь, любимая моя, ни за что, ни за какие блага не бросилбы я тебя и ребят, если бы не одолели меня вконец мои проблемы, от которых вижутолько один способ спастись: бежать туда, откуда мне уже не вернуться никогда.

Устал я, устал… мечтаю отдохнуть от всего, отвсех, даже от жизни!

Но разве мог я в юности своей розовойподумать, что захочу отдохнуть не на югах каких-нибудь, а в той самой юдолипечали, о которой раньше только в книжках читал?

Ладно, что это я разнудился, как в тойпословице: коли сам не виноват, так других виновать, родных и троюродных!

Но я-то сам во всем виноват.

Прости, что не исполнил своего обещания, несделал тебя счастливой, богатой, как мечталось. До тебя, сама знаешь, сженщинами мне не везло, ты всех заменила, все исправила. Очень я хотелразбогатеть, чтобы тебя отблагодарить, вот на этом и сломался. Не перестаюдумать о тебе и всем сердцем клясть себя за то, что заигрался в такие игры.Чего только бы я для тебя и для детей не сделал, жизни бы не пожалел! Ты себябереги… ведь ты о моих делах ничего не знаешь, я тебе даже денег никаких неоставил, моим страхом заработанных. Ребятишкам тоже не оставил, хотя тоже оченьхотел их обеспечить… Ладно, они уже люди вполне взрослые, понятливые, ноглавное, чтобы меня не забывали. Не будет им покоя, если забудут меня!

Ну, время торопит. Пора заканчивать моюпрощальную писанину, хотя, если бы воля моя на то была, я бы и письма этогописать не стал, и не сделал бы над собой то, что сделать собираюсь. Выпьюсейчас побольше, чтоб голова затуманилась, да и…

Прощай, Ласточка моя черноголовая, любимая,ненаглядная, счастье мое. Не забывай меня, самое горькое сейчас – это подумать,что ты меня с другим забудешь… Ведь никто тебя так любить не будет, как ялюбил, и ты, верю, никого уже так не полюбишь, как меня любила. Ну, теперь ужсовсем прощай! Мне пора уходить. Твой до гроба, как и обещал…»

– Ого, – тихо сказал Нестеров.

Алена молчала. Она часто плакала над книжкамии в кино, а от этих строк не могло не стиснуть горло. Как бы неприглядно нипоступил Лютов со своими друзьями, впрок предательство ему не пошло, а привелоего на край могилы… вернее, под какую-то там березу в чистом поле.

Ох, сколько же он страху натерпелся передэтим, бедолага… Или вправду удалось ему заглушить коньяком последний смертныйстрах? А женщина, та женщина, которой он писал? Как она его смерть пережила? Ипережила ли? Кто она? Его жена? Или…

– Вопросов стало еще больше, –задумчиво проговорил Нестеров, спугнув мысли нашей героини. – Я так понял,что Лютов на сделке с Холстиным должен был серьезно разбогатеть. А онпризнается в письме, что не смог никого сделать богатым, что сломался на этомделе. Так, может, Холстин его кинул?

– Мне удалось выяснить, – проговорилКрайнов, – что деньги Холстин на счет Лютова перевел. Честно и в срок.Сумма огромная… Впрочем, для кого как. Для Лютова – определенно. Триста тысячдолларов.

– Мать честная! – пробормоталНестеров. – Курс сребреника-то нынче как возрос! В самом деле, Холстин,получается, джентльмен! Не для того ли он теперь решил жениться на ИринеПокровской, что хочет денежки или хотя бы их часть вернуть? Ведь Иринанаверняка что-то получила после смерти отца.

– Чепуха какая, – сердито сказалаАлена. – Это для вас и для меня триста тысяч долларов – баснословнаясумма. А для Холстина – чепуха. Нет, тоже деньги, конечно, но ради них он былне стал себе жизнь ломать, жениться на ком попало. Он любит Ирину, боится еепотерять, дело совершенно не в деньгах!

– Ага, романтика… – пробормоталНестеров. – Плохо верится!

Однако спорить не стал.

– Девушка, в смысле Алена, права, –кивнул Крайнов. – Холстин женится на Ирине по каким угодно резонам, нотолько не для того, чтобы вернуть деньги. Их нет ни у Ирины, ни у кого-тодругого.

– То есть как? – поднял бровиНестеров.

– Да так! – развел рукамиКрайнов. – Холстин, повторяю, деньги перевел, он чист, обязательстваисполнил. Нет, не думайте, что деньги растаяли в какой-то голубой дали, покашли на счет Лютова. Нет, в банк они спокойно поступили в положенный срок. Нозатем Лютов их снял. Не сразу, а в течение примерно месяца. Куда он их дел –зарыл в саду под старой яблоней или, к примеру, в подвале спрятал, или в какойбанк положил на разные счета невесть на чьи имена, – сие историяумалчивает. Деньги исчезли, от них нет ни следа. Каким образом исчезли, тоженеведомо. Однако то, что их нет, как раз и подтверждается письмом Лютова.