Алене очень хотелось заглянуть в комнаты, нодвери были затворены (обычные белые двери, крашенные эмалевой краской), априхожая оказалась безликой: ну вешалка, ну зеркало на стене, ну полка дляобуви, коридор с никакими, почти бесцветными обоями. Кухня была очень чистая,но тоже обыкновенная, ни современных хромированных прибамбасов, ни мещанскогоуюта, который сама Алена, к примеру говоря, обожала…

– Лучше выключу, – сказала Лариса ив самом деле выключила газ под большим латунным тазом, в котором варилосьваренье. – А то не заметишь, как подгорит. – И она положила большуюповарешку на тарелку с вкуснейшей штукой на свете – розово-кипенными пенками.

Алена, как всегда, немедленно вспомнилалитературное: как Долли Облонская в «Анне Карениной» ужасно удивляласьребенком, почему взрослые не едят самого лучшего в варенье – пенок…

«Такое впечатление, что она живет одна, –подумала Алена. – Вот и говорит сама с собой».

– Ну ладно… Короче, что вам нужно отВадима? – спросила Лариса, махнув рукой на табуретки – садитесь, мол, кудаот вас денешься! – и принимаясь протирать чистейшим полотенцем чистейшиебанки, предназначенные для варенья. – Только мало чем могу помочь: я егоздесь почти не вижу, мы живем, как чужие, у него свои дела, у меня свои. Такуже давно сложилось, еще при Сергее. Когда Сергей ушел, тогда и Вадим ушел.

Алена сначала подумала, что, говоря о покойноммуже «ушел», Лариса имеет в виду его самоубийство, но такая обида прозвучала вэтом слове, что она почувствовала: здесь все не так просто…

– В каком смысле – ушел? – спросилНестеров, усаживаясь на табуретку, потом спохватываясь и придвигая другую кАлене.

– В прямом, в каком еще… Ушел от меня.Бросил, говоря по-русски, – пояснила Лариса. – Это было года за тридо его смерти.

– А Вадим что?

– А Вадим сначала тут жил, потом сталтаскаться где попало. Мой отец ему свою однокомнатную квартиру оставил в центреСормова, ну, Вадик там в основном и пребывал. Когда хотел с Сергеем пообщаться,ехал к нему (Сергей себе купил жилье на улице Бориса Панина, недалеко отмагазина «Ордер»). Сергей его любил, привечал, недаром, когда мы сошлись,усыновил и дал свою фамилию, хотя со мной регистрироваться не стал.

– То есть как? – удивиласьАлена. – Значит, ваш покойный муж – не родной отец Вадима?

– Ну да. Когда мы встретились, я былавдовой (муж мой утонул давно, Вадик еще совсем маленький был), он тоже жил одинс дочкой, считай, вдовец…

– Как это – считай?

– Да вот так: раз, два, три, четыре,пять… – усмехнулась Лариса. – Его первая жена, Иркина мать, ихбросила. Она была красоты необыкновенной, Ирка в нее пошла, но на самом делебледное ее подобие. Работала она в театре в нашем оперном. Нет, не актрисой,таланта не было, – костюмершей. Ну а театральная среда сами знаете какая…Вокруг нее вились так, как вокруг разных примадонн и прима-балерин не вьются!Ужины, премьеры, застолья, гастроли, спят где попало, с кем попало… Короче,Марина скурвилась, а заодно и спилась. И в конце концов начала бомжевать.

– Марина?! – выдохнула Алена. –Ее звали Марина?

Марина, Марина Ивановна… Неужели Надя неошиблась и мать Ирины в самом деле была на ее помолвке? Но как могла какая-тобомжиха затесаться в то избранное (ха-ха!) общество, которое Алена могланаблюдать на банкете? Может, некомильфотная теща Холстина в окошкоподглядывала? А Надя ее увидела? Увидела, узнала – и… Ну да, а Ирина, кпримеру, скрывала от Холстина, кем была ее мать. И вот, чтобы не спугнутьтакого замечательного зятя, мать Ирины убила Лену, приняв ее за Надю…

Убила – и подсунула труп Холстину под крыльцо?Чушь. Полная ерунда.

А может, Марина Ивановна только убила Лену? Атруп подсунул под крыльцо кто-то другой?

А может, кто-то другой и убил бедняжку околокоттеджа Холстина… Но за что?

– Почему «звали»? Ее и сейчас такзовут, – долетел до Алены голос Ларисы Серебряковой. – Марина живаеще, хотя давно должна была сдохнуть где-нибудь под забором. Спилась она, какговорится, по-черному, так, что ее даже выгнали из театра. Потом она сама издому ушла, жила невесть с кем и где… Ну, ужас просто! Я ничего о ней не знала,я только ее фотографии видела в свое время, оттого и знаю, что была красавица.Но Сергей и Ирина как-то помогали ей, деньги иногда давали, сестра ееподдерживала. Ирка именно к ней ходила с матерью встречаться. Она ее оченьлюбила, хоть Марина ее и бросила, а я для этой маленькой твари всегда былатолько мачеха. С Вадиком они были – не разлей вода, как родные, а я – мачеха…Да и то ненастоящая. Я Сергею сколько раз говорила, что он должен с Маринойразвестись, что нам надо наши отношения оформить, может, тогда его дочь ко мнестанет лучше относиться, но он меня завтраками кормил, кормил, а потом даже иобещать бросил, что женится. Ему якобы совесть не позволяла Марину бросить. Таего бросила, а ему, видите ли, совесть не позволяла. Я Ирку вырастила, на ногипоставила, а в благодарность Сергей только и сделал, что Вадика усыновил. Чтож, спасибо и на том. Правда, с тех пор мой сын больше мне не принадлежал. Всеотец, отец…

Прошло много лет, как была нанесена обида, нослезы зазвенели в голосе этой женщины, словно муж и сын покинули ее лишь вчера.

– Лариса, значит, вы были настолькодалеки от мужа, что у вас даже никаких предположений не возникает, почему онпокончил с собой? – спросил Нестеров.

– Да какое там – покончил! – Ларисапосмотрела на него, как на ненормального. – Повесили его эти суки поганые,Юрка и Толик! Вот и Вадик говорил, что они убийцы, из-за денег Холстина Сергеяубили, а деньги прикарманили, так что никому из нас они и не достались.

– Кто такие Юрка и Толик? –осторожно спросила Алена, хотя ответ, в принципе, был ясен.

– Толиков да Юровский. Юровского онимежду собой звали то Юрка, то Бобик, ну а Толиков был у них либо Толян, либопросто Толик. Сергея называли Малютой Скуратовым, Лютичем… Они были друзья неразлей вода, я даже поражалась, что вообще такая дружба возможна. Но деньги чтоугодно испоганить могут. Вот и повесили закадычного друга эти двое, а деньгиприсвоили. И мы все остались ни с чем!

– Но их алиби… – робко заикнуласьАлена.