— Да-да, — растерянно сказала Александра. — Мы ждем вас.

— Отлично, — ровно сказал Сергей Говоров. — До встречи.

Александра бросилась в ванную и вытолкала из нее Филиппа, которыйзачем-то вздумал бриться, потом кинулась в туалет, проверила, выключен ли утюги чайник, хотя это уже сто раз было проверено, на ходу, пролетая мимоизумленного всплеском ее активности Филиппа, она побрызгалась духами, схватилаэлегантный рюкзачок и замерла около двери.

Филипп что-то восхищенно пробормотал по-французски. Когдапозвонили в дверь, на часах было ровно пять.

— Здравствуйте, — сказал, шагнув в коридор, громадный мужик.— Это я Сергей Говоров. Не узнаете меня?

Это был один из тех громил, что насмерть перепугали ее всанатории. Помнится, он тогда сидел под дверью их гостиной, а на соседнемкресле скромно, но красноречиво покоился автомат.

— Мы с вами в тот раз не познакомились, — сказал громилачуть смущенно, глядя на Александру.

— Ничего, — стараясь быть вежливой, пролепетала Александра,— зато сейчас познакомились… Хотите кофе?

— Мы будем пить кофе в Шереметьеве, — сказал Филипп из-задвери. Все-то всегда слышал ее муж!

— Да, — согласился громила озабоченно. — Сейчас лучшепоедем. Пробки всякие, и мало ли что…

Вдвоем с Филиппом они обошли квартиру, вдруг показавшуюсяАлександре совсем чужой, и он подхватил ее тяжеленный чемодан, как будто он былиз бумаги. Громила взялся за второй.

Они вышли на лестницу, и Александра повернула ключ, запираяна замок всю свою прошлую жизнь.

Невзгоды бедного детства, болезни, обиды, тяжелаябезрадостная учеба, работа по ночам, вечное и беспросветное безденежье,бабы-Клавина смерть за швейной машинкой, предательство Андрея, тяжелые ночныераздумья, когда кажется, что невозможно дождаться утра, и стыд, стыд за себя,доверившуюся, ничего не замечавшую, — все осталось там, за коричневойдерматиновой дверью, за низким порожком, который она осторожно перешагнула, неслишком уверенно держась в новых лакированных ботинках.

Странно улыбаясь, она стала спускаться по лестнице, игуськом, громила первый, Филипп последний, они вышли из погребальной сыростиподъезда в промозглые мартовские московские сумерки прямо к ожидавшему их черномуджипу.

— Старый знакомый, — сказала джипу Александра.

— Что? — спросил сзади Филипп.

— Ничего, — ответила она, отчаянно пытаясь не заплакать. —Все хорошо.

Внутри джип был обжитым и уютным — с газетами и бутылкойминеральной воды на сиденье, с открытой пачкой сигарет на щитке, со смешныммедвежонком на зеркале и стойким запахом кожи и одеколона.

Филипп покидал в багажник вещи и открыл Александре заднююдверь.

— Садись! — пригласил он вежливо. Она заплакала, когда джипстал выбираться со двора, где прошла ее жизнь, но быстро справилась с собой ибольше уже не плакала.

Даже когда «Боинг» как будто чуть осел на задние колеса истал стремительно набирать скорость, а потом оторвался от земли, поднимаясь всевыше и выше и радуясь собственной сумасшедшей свободе.

Аэропорт имени Шарля де Голля, где через три часаприземлился их самолет, оказался совсем непохожим на Шереметьево. Другихмеждународных аэропортов Александра не видела и потому судить о них не могла.

Шарль де Голль был громадной и суматошней. Похоже было, чтоздесь внезапно пересеклись все человеческие дороги. Обилие самолетов, людей,разноязычная речь, сверкание витрин и чистых стекол, одетые прозрачнымипанцирями ленты эскалаторов, бесконечные объявления по меньшей мере на трехязыках и неизменное «аттенсион силь ву пле», повторяющееся каждую минуту,заставили Александру притихнуть и взять Филиппа за руку. Почему-то он тоженервничал, и она никак не могла понять, в чем дело. В конце концов, он-товернулся домой…

Их очень быстро пропустили через границу, даже недосматривая. Таможенник как-то не по-русски отдал честь, и сразу за терминаломк ним бросился какой-то мужчина в дорогом темном костюме и что-то быстро инепонятно застрекотал. Филипп, улыбаясь, слушал.

— Он говорит, что очень счастлив, что ты в Париже, инадеется, что город и Франция тебе понравятся, — перевел Филипп. — Пошли,Алекс. Времени довольно много, а нам еще ехать.

— А… вещи? — осторожно спросила бдительная Александра,наученная еще бабушкой никогда не оставлять вещи без внимания.

— Вещи принесут в машину, — сказал Филипп, странно морщась.

— А кто это? — спросила она тихонько, кивая на спину шедшеговпереди мужчины.

— А… это Ламон, — ответил Филипп. — Ты не хочешь есть?

В самолете она съела все до крошечки, и ей было так вкусно,что она даже утащила у Филиппа из тарелки кусок какого-то нежного мяса всложном соусе. Всю дорогу он пытался ее напоить, но пить ей не хотелось, темболее красотка-стюардесса слишком явно удивилась, когда она попросила джин стоником.

— Что это с ней? — спросила Александра у Филиппа.

— Ничего, — пожал плечами Филипп. — Просто она не понимает,как можно пить джин с тоником, если ты не английский морской пехотинец и еслиможно пить шампанское.

Подумав, Александра решила джин с тоником больше незаказывать, а шампанское она не очень любила.

Они пробирались сквозь толпу к какому-то боковому выходу.Александра смотрела по сторонам, и все очень ей нравилось. Она все времязабывала о том, что она не обыкновенная туристка, приехавшая на неделькуразвеяться в веселый Париж.

— Есть? — переспросила она. — Пожалуй, хочу. От волнения,наверное.

Филипп что-то быстро спросил у их провожатого, и тот ответилс некоторым даже почтением.

Интересно, кто он такой, этот Ламон? Может, полицейский?

— Ужинать будем дома, — сказал Филипп. — Там всеприготовлено. Дотерпишь до дома? Это еще часа полтора.

— Дотерплю, — сказала Александра. — Господи, какая красота,Филипп! Как здорово, что мы сюда прилетели. Ты мне покажешь потом Париж? СадТюильри, «Комеди Франсез» и «Гранд-опера»?

— Ты забыла Лувр и Эйфелеву башню, — сказал Филипп. —Покажу.

Двери бесшумно разъехались перед ними и они оказались наулице, довольно далеко ог всех основных выходов, как поняла Александра.

Прямо перед ними дремал у тротуара длинный и низкий черныйлимузин. Сбоку у него было три двери вместо обычных двух, и Александре показалосьдаже, что он бронированный. Возле него стоял шофер в форме. Как в кино.