— Пугали, — сказал Филипп неохотно.

— Меня? — поразилась Александра.

— Меня, — отрезал Филипп и поднялся. — Нужно дожить дозавтра, Алекс. И тогда все будет хорошо. Ты задашь мне все свои вопросы, и я наних отвечу. А пока давай полежим немного…

Они и вправду лежали, не засыпая и не читая, и думали каждыйо своем.

Александре хотелось подумать о бабе Клаве, от которой онауезжала так далеко и так надолго, но у нее не получалось. Баба Клава все времяотступала куда-то в тень, словно специально освобождая место для других мыслейи чувств.

Вот-вот замкнется один круг. И начнется какой-то другой, окотором Александра еще ничего не знает. Что там будет, в этом втором круге?Будут ли в нем ее девочки, и Филипп, и Иван Вешнепольский? И каково ей самой будетв чужой стране с чужим языком, привычками, обычаями? Ведь, наверное, там уФилиппа Бовэ есть родственники и друзья, как-то они к ней отнесутся? И вдруг ейснова придется страдать из за собственного несовершенства?

А может, еще их убьют по дороге в Шереметьево, и не нужнобудет никому ничего доказывать…

Почему-то она шла по дорожке к своему деревенскому дому, ноне со стороны электрички, а со стороны леса, и она боялась этого леса и хотелапобыстрее дойти.

Александра так и не продала этот дом после бабушкинойсмерти, хотя ездить ей было совсем некогда. Катерина Максимовна, соседка,приглядывала за ним и раз в год писала Александре письма, в которых уведомляла,что все в порядке, дом стоит — и еще сто лет простоит! — имущество всохранности.

Бабушку она увидела в огороде. Заслонившись от солнцаладонью, она смотрела на приближавшуюся Александру.

Сердитая, поняла Александра.

— Наконец-то, — сказала бабушка язвительно. — Я уж думала,не дождусь.

— Привет, бабуль, — поздоровалась Александра тихо. — Что этоты в город не едешь?

Там, в этой перевернутой реальности, бабушка жила почему-тов деревне.

— Мне и тут хорошо, — сказал бабушка независимо. — Я егосроду не любила, город этот. То ли дело здесь — красота, воздух, лес какой!Старики говорят, на сто верст! Всю жизнь в городе промаялась, а зачем? Здесьтолько и жить.

Солнце валилось в луга — лохматое, красное и нестрашное.Было тепло и пахло полем, травами, близким дождем.

— У вас дождь был? — спросила Александра.

— Был, — согласилась бабушка. — Это у вас там ничего нет. Ау нас тут все есть.

Они сели на крылечко, как и вправду сидели когда-то —маленькая Александра с тряпичной самодельной куклой и бабушка с вязаньем.Солнце переливалось и путалось в спицах, и Александра никогда не могла понять,зачем летом вязать такие теплые и толстые носки.

— Видишь, как хорошо? — спросила бабушка, когда они посиделинемного молча. — Все у меня хорошо. Ты не переживай за меня, Саша. Хоть я и нев городе живу, а все знаю, все вижу. Конечно, может, мне не стоило в деревнюпереезжать, я бы за тобой ухаживала, а может, присоветовала бы что-нибудь,уберегла, защитила…

— Да что ты, бабуль, — пробормотала Александра. — Ты о чем?

— О том! — вспыльчиво сказала бабушка. — Не перебивай. Я жеведь не старая дура безмозглая, как некоторые бабки. Ты меня слушай. Тыпоезжай, Саша. Может, и хорошо. Мне вот тут видишь как хорошо, хоть я и одна,без тебя. А поначалу знаешь, как себя ругала? Ведь переехала и бросила тебяодну-одинешеньку, девочку мою маленькую…

— Бабушка! — закричала Александра. — Не плачь!

— А кто плачет? — гордо спросила бабушка и высморкалась вбелоснежный платок. — Я? Я никогда не плачу. Это ты у нас по этой части мастерица.

— Бабуль, — начала Александра, торопясь и понимая, чтосвидание это скоро закончится, — а ты… ты…

Нет, не могла она решиться и спросить ее об этом. Не могла.

— Тебе было трудно со мной? — быстро договорила она. —Все-таки маленький ребенок, такая обуза…

— Какая обуза! — махнула рукой бабушка. — Лучше тебя и ближетебя у меня за всю жизнь никого не было. Что делать, характер такой… А ты всетерпела да ласкалась, как щенок. Я бы за тебя жизнь отдала, Саша. Вот каклюбила…

Александра потянулась ее обнять, прижалась, чувствуязнакомый запах свежести и высушенного на солнцепеке белья. Ах, что это был зазапах, единственный в мире, оберегающий от бед и несчастий, от болезней,напастей, дурных снов, плохих людей… Она вдыхала его, стараясь запастись,надышаться впрок, и рыдала, не в силах остановиться.

— Саша! — сказала бабушка строго. — Грех так убиваться. Неплачь. Посмотри, красота какая.

Александра кулаком вытерла слезы, и бабушка подала ей свойплаток, не тот, который был у нее в руке, а свежий, из кармана — льняной,отглаженный и с ее инициалом, затейливой буквой К.

Бабушка любила вещицы с ее инициалами. Куда-то они пропалииз дома, когда ее не стало и Александра даже позабыла о них, а теперь вотвспомнила.

Все еще вздрагивая, Александра посидела, тесно прижавшись кней боком и мусоля платок.

— Ну, — сказала бабушка, — иди. А то на электричкуопоздаешь. Вот всегда с тобой беда — нет бы на час раньше приехать, я бы тебянакормила. А сейчас голодная поедешь, что ты там будешь есть, в городе своем?

— У меня все есть, бабуль, — улыбнулась Александра. — Неворчи.

— Езжай! — сердито приказала бабушка. — И в следующий разпораньше приезжай. Или на выходные…

— Алекс! — позвал ее кто-то осторожно. — Вставай, Алекс!

Она открыла глаза.

Филипп стоял над ней, наклонившись и рассматривая ее лицо.

— Ты улыбаешься? — спросил он и поцеловал ее. — Сегодня утебя нет похмелья? Если нет, приготовь завтрак, а я соберу свои вещи.

— Мне приснился такой потрясающий сон, — сказала Александра,приподнимаясь на локтях и проверяя себя, все ли она помнит. Оказалось — помнитвсе, до мельчайших деталей. — Слышишь, Филипп?

Она даже засмеялась тихонько.

— Про мою бабушку. Как будто она теперь живет в деревне, а як ней приехала в гости. И она мне сказала, что она меня очень любит и с детствалюбила…

— А как может быть иначе? — искренне удивился Филипп. — Онатебя вырастила. Не отдала в детский приют или на удочерение. Конечно, она тебялюбила.