Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пуща жила своей убийственной для всего живого жизнью.
Когда из травы поднялось увенчанное плоской головой членистое тело, а длинные жвала клацнули в предвкушении вкусного обеда, Рыггантропов не стал тратить время на испуг.
Он просто махнул фамильным тесаком, и задумавшая слопать людей тварь лишилась головы. Что самое странное, такое развитие событий не остудило ее гастрономический пыл.
– Пакость какая, – заметил Арс, глядя как сочащийся черной кровью обрубок утягивается в траву, а ему на смену появляется еще одна голова. – У нее с обоих концов пасти. Что-то эволюция тут погорячилась…
Он выкрикнул слова заклинания, указал пальцем, и членистое страшилище охватило белесое, почти незаметное пламя. По лесу, перебивая ароматы листвы и цветов, поплыл запах горелого.
И в тот же момент Тили-Тили посохом сбил прыгнувшую сверху тварь, похожую на объевшегося стероидов паука, чьи предки десятилетиями купались в ядовитых и радиоактивных отходах.
Раздался сочный хруст, брызнула слизь.
– И это после того, как тут прошлись герои, – покачал головой Арс. – Нелегко нам придется.
– Типа того.
– С-с-с-с!
Типус Вдамс лежал на мягком, в животе что-то неприятно булькало, а голова казалась настолько легкой и пустой, что совсем не чувствовалась.
Рядом кто-то хриплым и лишенным даже намека на музыкальность голосом выводил слова песни:
– Когда я на штольне служил ямщиком, ко мне постучался бородатый геолог…
Типус Вдамс на мгновение испугался, что после вчерашней попойки, когда он под действием кислого молока как-то незаметно впал в бессознательное состояние, гордый сын пустыни отрезал ему голову, и спешно открыл глаза.
Они оказались на месте, и губы, судя по вырвавшемуся из них хриплому стону, – тоже.
Стоит заметить, что Типус Вдамс был из тех студентов, которые с первого курса считают себя умнее других, на товарищей смотрят свысока и в обычных для учащейся молодежи пьянках не участвуют.
Поэтому пить Типус Вдамс не умел совершенно.
– Ага, очнулся, – песня прервалась, и в поле зрения студента появилась голова Вагонетки, чьи мутные глаза смотрели в разные стороны. – Мы уже подумали, что не очухаешься, и начали праздн… горевать, в смысле. Молочка не хочешь?
При воспоминании о выпивке студента передернуло.
– Нам пора в путь, – послышался издалека голос вампира.
– Я не могу идти, – прошептал Типус Вдамс, с некоторым трудом переходя в сидячее положение.
– Вай-вай, и не надо никуда идти, – из-за кибиток появился до отвращения бодрый Ах-Мехмед. – Мы же вчера договорились, помнишь? Что ты остаешься, чтобы работать евнухом у меня в гареме…
Трое спутников уставились на Типуса Вдамса так, словно он превратился в розовую морскую свинку.
– Э… чего?.. ну да… – проговорил студент, тщетно пытаясь сложить из имеющейся в памяти мозаики хоть какое-то подобие связной картины.
С таким же успехом он мог забивать сваи маникюрными ножницами.
– Ты уверен в своем решении? – вкрадчиво поинтересовался Гемоглолюб.
– А что, работа не тяжелая… – сказал Типус Вдамс, которому удалось кое-что вспомнить. – Бесплатное медицинское обслуживание, девушки опять же всякие…
– И если он останется тут, мои ребята тоже останутся тут, – Ах-Мехмед махнул рукой в ту сторону, где дюжины полторы мрачных бородатых типов с саблями без особой спешки седлали верблюдов.
Горшо Пуст подавился рвущимися с языка возражениями.
– Хм? – заметил вампир. – А почему бы и нет?
– Ах, если бы сбылась моя мечта, другая жизнь настала бы тогда… – заголосил Вагонетка, прижимая к себе кувшин.
Гному на происходящее было глубоко наплевать.
– Решай сам, – сказал вампир, покосившись на студента, а Ах-Мехмед улыбнулся широко, точно собирающийся наехать на пешехода автобус.
– Я… вы понимаете, – интуиция была свойственна Типусу Вдамсу примерно в той же степени, в какой умение плавать – кирпичу, но в этот момент студент заподозрил какой-то подвох. – А если я захочу продолжить обучение в университете?
– Вай-вай, евнух не должен быть образованным, – убежденно проговорил Ах-Мехмед. – Он должен быть наблюдательным.
– Ладно… я согласен.
– Тогда мы уходим, – Горшо Пуст вытряс из бороды остатки вчерашнего кебаба и поднялся. – Вагонетка, брось ты этот кувшин.
– Может взять как сувенир. Для дорогих гостей ничего не жалко, – и Ах-Мехмед в очередной раз показал, что запас улыбок у него достаточно велик.
Вампир, председатель Клуба любителей реальности и пошатывающийся Вагонетка покинули оазис и зашагали по песку. Вскоре их фигуры скрылись за похожими на верблюжьи горбы барханами.
– Пойдем, – деловито проговорил Ах-Мехмед. – Чтобы стать настоящим евнухом, тебе предстоит пройти через одну небольшую формальность…
– Без этого не обойтись?
– Вай-вай, никак.
Типуса Вдамса завели в одну из кибиток, там что-то звякнуло, раздался негромкий смешок, треск рвущейся ткани. А затем кибитка породила дикий, полный ужаса вопль, от которого кроны пальм слегка качнулись, а верблюды на мгновение повернули надменные морды.
Услышавший его Гемоглолюб злобно и ехидно улыбнулся.
Нечто сияющее и стремительное, похожее на крылатую, осыпанную золотой крошкой змею, мчалось над пустыней.
Солнечный Дракон шел по следу.
Он чувствовал, что цель близка.
Вера способна двигать горы.
А еще избавлять от перхоти, излечивать простуду, превращать подкрашенную воду в сильное лекарство и наполнять карманы священнослужителей приятно звенящими монетами.
Проще говоря, вера очень сильно искажает реальность. Каждый искренне верующий является чем-то вроде черной дыры, тянущей на себя не гравитационное, а вероятностное поле Вселенной и неосознанно перестраивающей его по своему вкусу и желанию.
В не до конца реальных мирах ее воздействие заметно очень сильно.
Вася Пукин истово верил в то, что Волшебный Лес, где спрятаны Могущественные Артефакты, не может быть опасен для Спасителя Мира, поэтому в его реальности чудовищ в Пуще не существовало.
Вася замечал, конечно, шевеление веток и трепет листьев, но объяснял их просто – в Волшебном Лесу листья и должны шевелиться сами по себе. А самые разные чудовища, хищные, зубастые и когтистые, ядовитые и коварные, способные в одиночку справиться с танковым батальоном, бросались на бредущего через лес человека – и с удивлением пролетали сквозь него.
Челюсти зря клацали, когти прорезали воздух, а яд тратился впустую.