– Хочешь, я покажу тебе дом Красной Шапочки? – предложила она.

– Красной Шапочки? – удивился Антон.

– Я его так называю. Это просто пустующий домик.

Она рассказала Элизе про домик и даже провела сестру туда, а потому знала, что партизаны пока не оборудовали там конспиративную квартиру, хотя у них и могли появиться такие планы на будущее. Может, она поспешила с предложением? Вряд ли это разумная затея.

– С удовольствием посмотрю, – сказал Антон. – Звучит интригующе.

Флоранс мысленно твердила себе, что все будет в порядке.

Теперь Антон катил мотоцикл по дорожке, вьющейся вдоль заросшего поля, а Флоранс перебиралась через камни. Она молчала, ибо не знала, о чем говорить.

– Что-то не так? – спросил он. – Сердишься, что я так долго не появлялся? Мне пришлось какое-то время работать в Бордо.

– Все нормально, – покачала она головой. – Тебе показалось.

Сейчас не время говорить о подобных вещах. Возможно, это время вообще не наступит. С одной стороны, она была рада его видеть, но оказаться наедине с мужчиной, даже таким, как Антон… Это вызывало у нее настороженность.

– Просто… ты сегодня совсем молчаливая.

День был словно на заказ: теплый и солнечный. Поля пестрели дикими нарциссами и желтыми тюльпанами. По синему небу плыли редкие пушистые облачка. Над высокой травой порхали белые бабочки. Легкий ветерок доносил запахи разнотравья. Невдалеке виднелись изящные башенки шато, а в лесу, окружающем поместье, перекликались фазаны. «День пройдет просто замечательно», – думала Флоранс. Отгоняя назойливых насекомых, мелькающих перед лицом, она споткнулась о небольшой валун.

– Осторожнее! – Антон протянул ей руку.

– Спасибо. Главное, не упала. Дальше тебе с мотоциклом не пройти. Спрячь его в кустах.

Антон послушно спрятал мотоцикл, и они двинулись налегке. Миновав плотное кольцо кустов и деревьев, они вышли к домику. Антон поинтересовался, почему ее сюда потянуло.

– Хотелось побыть в тишине, – немного подумав, ответила Флоранс. – Я здесь уже бывала. Мне понравилось, что дом скрыт со всех сторон.

По правде говоря, еще больше ей нравилось, что здесь их никто не увидит.

Антон что-то пробормотал.

– Идем внутрь.

Флоранс знала, где Элен прячет ключ, и быстро достала его из-под терракотового горшка, в котором густо росли сорняки. Наверное, прежде хозяева выращивали в нем чудесные летние цветы. Повернув ключ в замке, она распахнула дверь.

– Входи, – предложила она Антону, а сама подошла к окнам, чтобы открыть внешние ставни. Она старалась говорить легко и непринужденно. – Можем поиграть в дом.

Антон засмеялся и прошел вслед за ней на кухню.

– Это была твоя любимая игра в детстве?

– В дом? Совсем нет.

– А во что ты играла?

Флоранс по-хомячьи надула щеки:

– Насколько помню, я ходила за сестрами по пятам, в надежде, что однажды они меня полюбят.

– Сестры тебя не любят? – удивился Антон.

– Сейчас любят. Я самая младшая, а в детстве… мама уделяла мне гораздо больше внимания, чем им. Тогда я этого не понимала и думала, что со мною что-то не так.

– Они ревновали тебя к маме?

– Скорее, обижались.

– Да, детство. Оно бывает совсем не безоблачным. Отец хотел, чтобы я пошел по его стопам и стал инженером, но у меня не было склонности к инженерному делу. Я всегда любил языки. Правда, отец тоже прекрасно говорит по-английски и по-французски.

– Ты намного способнее меня, – сказала Флоранс.

По ее представлениям, Антон был не только способным, но и воспитанным парнем. И хотя разум твердил ей, что человек, обожающий романтические замки и работу в саду, не может быть злодеем, у нее сохранялось тревожное чувство. Как-никак он немец, а она показала ему дом, который партизаны сделают конспиративной квартирой. Боже, что она натворила! Ну не дура ли она? Как вообще ее угораздило пойти с ним на свидание?

– Ты тоже способная, но по-своему, – сказал он.

– Что? – не поняла Флоранс.

– Ты где-то витаешь, – засмеялся Антон. – Я сказал, что ты тоже способная, но по-своему. Истина, которую мой отец до сих пор так и не понял.

– То, что мы все способные, но каждый по-своему?

– Вот именно.

– Элен – она способная. Играет на пианино, занимается живописью. Вернее, занималась. Сейчас работает медсестрой. А Элиза любит историю. Рядом с ними мне нечем похвастаться.

– По-моему, ты себя недооцениваешь.

Флоранс вздохнула. Былая легкость общения исчезла, и она не знала, как ответить. Она чувствовала стеснение в груди, но преодолела его и сказала:

– Это платье я шила сама.

– Вот видишь. Ты умеешь шить, работать в саду. Что еще?

– Я люблю читать. Еще готовлю еду, делаю домашние консервы, варю варенье и пеку разные вкусности.

– Просто идеальная жена! – воскликнул Антон.

– Знаю. Как ни противно сознавать, но этого и ждет от меня правительство. Когда я приехала сюда, мне было всего пятнадцать. Меня отправили на обязательное обучение домоводству. Мне там очень понравилось. В Англии у нас ничего подобного не было. А парни, когда им исполнится двадцать, должны побывать в лесных трудовых лагерях, где им… создают мировоззрение. Это называется «Chantiers de la Jeunesse»[38].

– Ты жила в Англии?

Флоранс заметила, что Антон пропустил мимо ушей ее слова о мировоззрении, поскольку все знали о существовании гитлерюгенда. Возможно, ему было стыдно за соотечественников.

– Да, во мне есть английская кровь, – сказала Флоранс, не вдаваясь в подробности.

– А я и не подозревал, – ошеломленно признался Антон.

– Это что-то меняет?

– Может, в будущем, – пожал плечами он. – Но я надеюсь, мы всегда останемся друзьями.

Они сидели на скамейке перед окном, в которое струилось солнце. Антон повернулся к Флоранс, будто собираясь что-то сказать. Все было нормально, и вдруг ее охватило неодолимое желание убежать. Флоранс дернулась и отодвинулась. Свесившиеся волосы, словно занавеска, закрыли ее лицо.

– Почему ты не хочешь рассказать, в чем дело? – Антон протянул к ней руку.

– Этого я не могу объяснить. – Флоранс содрогнулась всем телом.

– В чем дело? Флоранс, что тебя тревожит? Я же чувствую, все это не просто так.