– Потому что знала, как вы это примете. Это лишь подтвердит все ваши предубеждения.

– Ну и ну! – воскликнула Элиза. – Вообще-то, это малость жестоко с твоей стороны.

Элен запустила руки в волосы, испытывая замешательство и не желая встревать. Она же толком ничего не знала. Одно неосторожное слово, и сестра замкнется. Надо как-то убедить Флоранс, не обостряя отношений.

– Послушай меня, – как можно мягче сказала Элен. – После освобождения народ обязательно будет мстить тем, кто общался с немцами. Ты должна знать, что так и будет.

– Догадываюсь, – ответила Флоранс, глядя на нее печальными глазами.

– Дорогая, это не догадки, а реальность. Ты сама подумай. Над тобой будут издеваться! Тебя остригут наголо. Унизят.

Элен чувствовала, как дрожит жилка у нее на виске.

– Никто ничего не узнает.

– Люди уже говорят о мести. И тебе это известно.

– Мы сохраним это в тайне.

– Нет! – почти закричала Элен. – Бойцы Сопротивления накажут всех женщин, общавшихся с нацистами.

– Не кричи на меня! – У Флоранс задергалась нижняя губа. – Антон не нацист.

– Не имеет значения. Он немец, и этого достаточно.

На душе у Элен было муторно. Она посмотрела на Элизу. Та пожала плечами и подняла руки, заявляя о своем бессилии. Элен снова взглянула на Флоранс. Двадцать два года, а ведет себя, как упрямая пятнадцатилетняя девчонка. Сейчас еще начнет таращить глаза. Нужно как-то совладать с ней.

– Флоранс, – уже спокойнее произнесла Элен.

– Что?

– Прошу тебя, давай не будем ссориться.

– Элен, ты можешь хотя бы раз в жизни не читать мне морали? Ты мне не мать. И нечего корчить из себя Клодетту.

– Это несправедливо, – возразила уязвленная Элен. – Я не…

– Не оправдывайся! – взорвалась Флоранс. – Скорее всего, я его больше не увижу.

– И ты думаешь, я тебе поверю? Я всего лишь пытаюсь тебя предостеречь. Элиза, скажи хоть что-нибудь.

– У меня нет слов. – Элиза вновь пожала плечами.

– В таком случае я пас. Я перепробовала все подходы. Других не знаю.

Элен вскинула руки, повернулась и пошла в дом, испытывая отчаянную потребность побыть одной.

Она слышала, как Элиза что-то втолковывает Флоранс, а та раздраженно отвечает. Элен толкнула дверь, вошла в дом. Голоса сестер стали неразборчивыми. Она побрела на кухню. Элен чувствовала, что по горло сыта драмами. Достаточно поездки в Бордо и пребывания там. С нее хватит. Более чем. Элен было не погасить возмущение. Как Флоранс могла так сглупить? И почему за считаные недели на них обрушилось столько событий? Безумие какое-то. Элиза беременна, отец ребенка мертв, а Флоранс подружилась с врагом. Чего еще ожидать? Элен в отчаянии тряхнула головой. Посмеет ли она снова надолго отлучиться из дому, оставив сестер одних? Чего еще ждать? Элен подумала о грядущих бедах. Перед мысленным взором появилась странная картина: дом заполнился орущими младенцами в колыбелях и длинноногими немецкими блондинами, которые выскакивали из всех шкафов и кладовок. Их было так много, что Элен невольно подавила улыбку. А ум продолжал подсовывать ей одну абсурдную картину за другой. Флоранс вышла замуж за нациста с военной выправкой, уехала жить в Германию, где родила истинно арийского младенца со свастикой на лбу. Потом Элен увидела себя: постаревшую, поседевшую и, скорее всего, тронувшуюся рассудком. Элен глотнула воздуха, чтобы взять себя в руки. Ей казалось, что она вот-вот заплачет. Но нет. Ей свело мышцы живота. Черт побери, вместо слез ее начал разбирать смех! Она закрыла рот. Смех сейчас был совсем неуместен. Элен закусила губу, пытаясь не засмеяться, но волна смеха пробивалась из живота наружу. Когда на кухню вошли Элиза и Флоранс, смех их старшей сестры превратился в гогот. Элен попыталась заговорить, объясниться, извиниться, сказать, что понимает – тут нет ничего смешного. Однако ей было не вымолвить ни слова.

– Элен, это не смешно, – сказала Флоранс, повторяя собственные мысли Элен.

Возмущение младшей сестры только все усугубило.

Охваченная безостановочным смехом, Элен схватилась за спинку стула и согнулась пополам. Элиза тоже начала хихикать. К этому времени Элен почти успокоилось, но стоило Элизе на нее посмотреть, как смех прорвался снова. Неукротимый, дикий. Однако Флоранс была права: тут нет ничего смешного. Совсем ничего. У Элен заломило спину. Она могла лишь глотать воздух и держаться за бока. Потом она протянула руки, словно взывая к чему-то, способному спасти ей жизнь, но руки тут же упали.

– Я… я…

Флоранс в полном недоумении смотрела на нее.

– Да что с тобой? – спросила Флоранс, а затем подошла и ударила Элен по лицу. – У тебя истерика. Остановись.

По-прежнему не в силах говорить, Элен лишь покачала головой и вытерла воспаленные глаза. Смех стал утихать, но лишь потому, что легкие требовали воздуха. Когда же она наконец успокоилась, случилось нечто неожиданное и по-настоящему смешное. Элен показалось, что с ее плеч вдруг свалилась тяжеленная ноша и теперь она может делать что угодно. Все, что только пожелает.

В тот вечер сестры старались больше не упоминать немецкого друга Флоранс. В доме ощущался холод и было неестественно тихо. На следующий день после прошедшего в молчании завтрака Элен заметила у ворот седовласого мужчину в гражданской одежде. Он стоял и смотрел на дом. В его облике чувствовалась неуверенность. Мужчина был одет в элегантный двубортный костюм приглушенного темно-синего цвета. Его голову прикрывала легкая светлая фетровая шляпа. В руках он держал коричневый портфель. Элен продолжала наблюдать за незнакомцем. Он дотронулся до ворот, но тут же убрал руку. Потом мужчина отошел на несколько шагов, снял очки в металлической оправе, протер их носовым платком и, хмуря брови, стал смотреть на дорогу, словно что-то прикидывая.

Элен насторожилась. Нынче нужно быть начеку и внимательно следить за незнакомцами – как за профессиональными шпионами, так и за пособниками немцев. Те и другие представляли собой источник постоянной опасности. Легче было с теми, кого сразу можно вычислить. Такие обычно смотрели в открытую; их глаза сопровождали тебя на улице, пока твоя спина не начинала гореть. Куда опаснее были неприметные наблюдатели. Пассивными коллаборационистами становились те, кто ходил, опустив голову, и закрывал глаза на окружающую действительность, а также те, кто делал вид, будто ничего не случилось. Элен подозревала, что после освобождения эти люди будут первыми заявлять о своем активном участии в партизанском движении, и она уже ненавидела их за это. Иные коллаборационисты считали, что у них нет выбора и что только так они смогут выжить, однако Элен все чаще чувствовала ложь подобных утверждений. Поездка в Бордо научила ее: что бы ни случилось, нужно держаться стойко и трезво оценивать обстановку.