слушаю. Я стоял возле ее квартиры. Она находилась внутри. Мне требовалось разрешение, чтобы войти. И прямо сейчас я бы, вероятно, согласился продать целые департаменты Black & Co. за один только минет.

– Первое: не более трех ночевок в неделю, учитывая обе квартиры. Таков коэффициент.

– Понял, – отрезал я.

– Во-вторых, ты позаботишься о Дейзи, пока меня не будет в городе. Несправедливо, что Лайле приходится с ней нянчиться. Учитывая, что это твой подарок.

– Когда мы встретили на улице австралийского пуделя, ты сказала, что всегда мечтала о щенке, – заметил я. Тогда мне казалось, что я оказываю ей чертову услугу.

Мэд уставилась на меня, как на сумасшедшего.

– Я много чего говорю, Чейз. Помнится, еще упоминала, что хочу выйти замуж в итальянском замке.

– И? – Я уставился на нее непонимающим взглядом.

– И, без сомнений, я выйду замуж на заднем дворе дома моего отца! – Она вскинула руки, будто это очевидно.

– Неважно. Я позабочусь о Дейзи, когда тебя не будет в городе, и не стану дарить то, чему для выживания требуется что-то кроме воды и батареек. – Сделал себе мысленную пометку дарить ей только ужасные вещи. Грелки, ежедневники с цветочным принтом и крем для рук с ароматом десерта. Дешевые безделушки, вызывавшие у Мэд улыбку. – Что-нибудь еще? – я театрально развел руки.

– Хм-м. – Она постучала пальцем по нижней губе. – Ах, да. Никому на работе не рассказывать о нас. У происходящего между нами имеется срок годности, и я не хочу выглядеть так, будто ты меня бросил. Дважды.

Мэд никому не говорила, что мы встречались; ни тогда, ни сейчас. Мне, однако, всегда было наплевать, видел ли кто-нибудь, как я целую ее по утрам, когда мы вместе приходили на работу.

– В первый раз я тебя тоже не бросал.

Мэдисон отмахнулась от меня.

– Они сами это додумают.

Она права. Людям свойственно предполагать, что уходит тот, у кого больше денег.

– И еще кое-что. – Она подняла палец вверх. Я надеялся, что это последний пункт, потому как уже стал думать, что было бы неплохо пригласить моего корпоративного юриста. У Мэд слишком много правил для того, что, возможно, станет двухнедельной интрижкой, или и того меньше. При мысли о том, что это означает для отца, у меня скрутило живот.

– Давай уже покончим с этим. – Я закатил глаза.

– Пообещай мне, что, когда все это закончится, ты не станешь выслеживать меня или пытаться продлить отношения. Ты как-то сказал, что я помешана на свадьбах и браке, и это правда. Меня волнуют подобные вещи, даже если это не феминизм, не хипстерство и не Манхэттен образца 2020 года. Обещай, что отпустишь раз и навсегда. Поступи достойно и прекрати преследовать меня, когда мы попрощаемся.

– Обещаю, – сказал я, делая шаг вперед, обнуляя пространство между нами. Теперь мы стояли губами к губам. Грудью к груди. Членом к киске. – Обещаю пощадить твое сердце. А теперь, пожалуйста, могу ли я получить остальную часть тебя?

Мэдисон обвила руками мою шею.

– Можешь, но после того, как мы примем душ.

Я завладел ее ртом, погружаясь в страстный поцелуй. Затем скинул туфли и завел ее в квартиру. Уровень удовлетворения и облегчения, которое я испытывал, оставшись на ночь у Мэд, должен был меня насторожить. К счастью, девяносто процентов моей крови сейчас приливало к паху, так что мозгу не с чем было работать.

– Кисмет[27], – пробормотала она мне в губы.

– Хочешь кончить еще? – спросил я. И еще, и еще, и еще. В идеале на моем лице.

– В пятницу словом дня Лайлы стало «кисмет». Только что увидела на ее двери.

Я безразлично хмыкнул, желая показать, что услышал ее, затем довел нас до душа, врубил струю и, не снимая одежды, зубами сорвал с Мэд платье.

А потом принял самый длинный и грязный душ в своей жизни.

* * *

Пару дней спустя мы с Грантом совершали пробежку в Центральном парке. Привычка, которой мы придерживались с подросткового возраста, поскольку жили в одном квартале и сами диагностировали себе синдром дефицита внимания и гиперактивность, поэтому нам нужно было выплескивать энергию. Иногда мы бегали молча, иногда болтали о школе, девушках, работе и прочем дерьме (не в буквальном смысле, помимо того случая, когда Грант жестко отравился во время горнолыжного отдыха в Тахо, который мы потом еще долго обсуждали).

Обычно мы преодолевали полный круг в десять километров, после чего перед началом рабочего дня проводили короткую силовую тренировку в тренажерном зале, расположенном в здании, где я живу. Но поскольку вчерашний день я провел у Мэд, а в свою квартиру заскочил лишь для того, чтобы взять чистую одежду и сходить в туалет (потому что, как мне сказали, занимать ванную в однокомнатной квартире лишь для того, чтобы пролистать все статьи в «Нью-Йорк таймс», не соответствует поведению джентльмена), мы пропустили целый день тренировок.

– Значит, ситуация принимает серьезный оборот. – Грант представлял собой идеальный образ бегуна: кроссовки с амортизаторами, шорты для бега, кепка, Apple Watch и специальные гелевые носки. Для завершения образа ему не хватало только гребаного номера, наклеенного на спину, как у Усэйна Болта. Я выглядел более сдержанно: черные шорты для бега, черная футболка и черные кроссовки, которые Кэти дарила мне каждые три месяца, дабы удостовериться, что мои стопы не состоят исключительно из мозолей. Но я не увлекался полумарафонами, подобно сестре и Итану. Я занимался спортом, потому что не хотел умереть молодым или обзавестись пузом к тридцати годам.

– Напротив. У нас сжатые сроки, поэтому я стараюсь извлечь максимальную выгоду. У меня все продумано.

Когда отец умрет, отношениям с Мэдисон тоже наступит конец.

– Хотелось бы послушать, – сказал Грант, делая вид, что подпирает подбородок кулаком, не сбавляя темпа. – Расскажи мне свой план.

– Я собираюсь проводить дни с отцом. Каждый день после работы возвращаться к нему, играть в шахматы, ужинать, смотреть телевизор, разговаривать, а вечером уезжать к Мэд и проводить с ней ночь. Таким образом, буду наслаждаться обоими мирами, и никто меня не переиграет.

– Не переиграет, – повторил Грант, ожидая дальнейших объяснений.

– В прошлый раз меня засосало в черную дыру грязного секса и честных разговоров. Больше такого не повторится.

– Это называется влюбленностью, идиот. Ты влюбился и обиделся, что никто не воздвиг тебе за это памятник. Поэтому совершил неимоверную глупость, пожалел об этом, получил второй шанс, и теперь, насколько я понял, ты снова собираешься все испортить.

Влюбленность. Вот какое слово использовал Грант. Он сошел с ума. В этом я уверен. И теперь тот факт, что