– Вероятно, вы правы, – холодно кивнула Керри и поднялась, –перерыв кончается через пять минут. Жду вас в зале, Лиза, – она посмотрела нанее долгим многозначительным взглядом и ушла, оставив их вдвоем.

– Я написала заявление в местную полицию, – тихо сказалаЛиза по-русски, – мне уже сделали анализ крови, через несколько часов будетустановлено вещество, которое вы добавили в вино.

– Анализ вам делали прямо в полицейском участке? – деловитоосведомился Красавченко.

– Да, там есть врач.

– Кровь брали из пальца или из вены?

– Из вены.

Он ловко схватил ее за левую кисть и закатал рукав до локтя.Она вырвала руку, он попытался схватить правую, но она вскочила и произнесладовольно громко по-английски:

– Вы слишком много выпили с утра, сэр! Вы ведете себянеприлично!

Два молодых японца за соседним столиком обернулись.

– Сядьте, Лиза. Сядьте и успокойтесь, – в его глазах не былони тени испуга. Он смотрел на нее с холодным любопытством, как на лабораторнуюмышь. – Вы даже не сумеете ответить мне, где находится ближайший полицейскийучасток.

– Через два квартала, за собором Святой Екатерины.

– Не надо блефовать, это не в ваших интересах. Ни в какуюполицию вы не обращались, и делать этого не станете. Вам просто не о чемзаявлять. К тому же через два дня вы возвращаетесь домой. Вас ждет работа,семья и еще один человек, по которому вы так соскучились. А в полиции здесь,как и везде, сплошные бюрократы. Если предположить невозможное и заявление вашебудет принято, начнется волокита, вам придется задержаться в Канаде, причем засобственный счет. Это дорого, хлопотно, а главное, совершенно бесполезно. Нетпризнаков преступления. Вы живы, здоровы, отлично выглядите, у вас ничего нипропало. А меня уже сегодня здесь не будет.

– Вы подсыпали мне в вино какое-то психотропное средство.

– Да Бог с вами, Елизавета Павловна – засмеялся Красавченко,– за кого вы меня принимаете?

Лиза не знала, что ответить. Но ей и не пришлось отвечать.Участников конференции уже в третий раз приглашали пройти в зал. Перерывкончился. У столика выросла мощная фигура норвежского профессора Ханса Хансена,он подхватил Лизу под руку.

– Мы с вами опаздываем, леди.

У входа в зал ее догнал Красавченко.

– Вы все-таки удивительно рассеянны, Елизавета Павловна. Всетеряете, забываете. – Он театрально закатил глаза и произнес громко,по-английски:

– Вот что делает любовь с женщиной!

– Пошел вон, – прошептала Лиза по-русски.

– Елизавета Павловна, выбирайте выражения, – ответил онтакже шепотом, – – вот, возьмите, вы оставили документы на столе. Послеконференции жду вас в баре на двенадцатом этаже.

– Долго придется ждать.

– Думаю, нет. Вы придете сразу. Вы бегом прибежите. – Онослепительно улыбнулся и исчез в толпе.

В зале Лиза нашла американку. Та пролистывала документы,выделяла какие-то абзацы разноцветными маркерами, ставила вопросительные ивосклицательные знаки на полях.

– Керри, мы не договорили, – прошептала Лиза, усаживаясьрядом, – откуда вы знаете этого человека? Кто он?

– Он проходимец, – ответила американка тоже шепотом, неотрывая глаз от ксероксных страниц.

– Почему вы так решили?

– У него это написано на лице. У него бегают глаза. Оннавязывает свое общество.

– И это все, что вам известно?

– Более, чем достаточно.

– Как вы узнали его фамилию, Керри?

– Я слышала, как он знакомился с вами. Я тоже завтракаю вофруктовом баре на седьмом этаже. Он все время возле вас крутится, Лиза. Всписке членов российской делегации его фамилии нет. Ни один из присутствующихна конференции представителей российского Министерства иностранных дел с ним незнаком. Он живет в гостинице как частное лицо. Возможно, он и числится приминистерстве, но на какой должности и в каком качестве – неизвестно. Я думаю,он тайный агент КГБ.

– Вы специально интересовались? Спрашивали о нем нашихдипломатов и гостиничную администрацию? – удивилась Лиза.

– Да. Кое-кого я о нем спросила.

– Зачем?

– Он мне не понравился. Очень скользкий и неопределенныйтип. Мне стало интересно, верно ли я угадала, что этот человек не тот, за когосебя выдает. В восьмидесятом году я побывала в СССР на Олимпиаде. Передпоездкой мы проходили специальный инструктаж, нас учили по некоторым признакамраспознавать агентов КГБ.

– Но с тех пор прошло двадцать лет, Керри.

– Да, конечно. Организации с таким названием в России уженет, хотя смена вывески ничего не значит. Будьте с ним осторожней, Лиза.

На трибуну вышел буддийский монах, бритый, в краснойпростыне, с голым плечом. Он говорил по-монгольски, и все надели наушники, вкоторых звучал синхронный перевод. Керри выключила в наушниках звук иуглубилась в чтение бумаг. Лиза последовала ее примеру, достала листы из пластиковойпапки и почувствовала острый приступ тошноты, такой острый, что рефлекторнозажала рот ладонью.

Среди бумаг она обнаружила несколько маленьких поляроидныхснимков. Порнографические картинки. Двое кувыркаются в койке. Она глядела нафотографии не больше секунды, и тут же прикрыла их бумагами. Но этой секундыхватило, чтобы узнать действующих лиц. Красавченко и она. Она и Красавченко.

* * *

– Как заметил профессор Преображенский из «Собачьегосердца», репортеров надо расстреливать. И это совершенно справедливо. Нет, я,разумеется, ни на что не намекаю, поймите меня правильно, но профессия впринципе паскудная. Мне приходилось работать и с газетчиками в качествефотографа, и на телевидении я уже пятнадцать лет. Если нет операторской работы,иду на шабашку в газеты. Так вот, Артем Бутейко отличался каким-то особеннымковарством, конечно, не тем будет помянут. Но если хотите знать мое мнение, ондопрыгался. Его многие предупреждали.

Пожилой телеоператор Егор Лабух дымил, как паровоз, отокурка тут же зажигал следующую сигарету. Вместе с дымом у него изо рта лилсяпоток всяких телевизионных и газетных баек. Он оказался настолько разговорчив,что даже терпеливый и жадный до информации Илья Никитич начал уставать.

– – Скажите, Егор Викторович, а кто именно его предупреждали о чем конкретно? – спросил он, вклинившись наконец в монолог собеседника ипытаясь направить разговор в более осмысленное русло.