В гостинице пришлось отдать последние деньги, которые лежали в паспорте, кошелёк вьетнамцы взяли в качестве трофея. Половину сразу затребовали на якобы чистку и глажку одежды. И тут же выяснилось, что наконец-то истёк оплаченный срок, а послезавтра массовый заезд под бронь мэрии, так что вторую половину отдал за последнюю ночёвку. Правда, после этого, воспользовавшись неразберихой, поспал в кредит ещё и нынешнюю ночь, но… Вот и всё. Сегодня его уже точно не впустят.

Корка свежей коросты на лице чесалась ужасно. Как горчичник на всю щёку. Хотя именно благодаря вьетнамским тумакам, наступило протрезвление. Пополоскало, конечно, до зелёных комков, но постепенно-постепенно вернулась способность объективно смотреть вокруг. В зеркало, в том числе. Этим утром он помылся, почти побрился, вылил за шиворот остатки одеколона, и весь день пробродил около рейда. С передышками. Странный город Владивосток. В некоторых вещах совсем неправильный. Например, во всех городах местные снуют, а туристы прогуливаются, а здесь наоборот: повсюду носятся транзитные торгаши и жулики, а гуляют только владивостокцы. Точнее, владивостокши. Или как это сказать про жён и подруг ушедших в море? Не выговорить. Гуляют по улицам и старики, но их здесь почему-то мало. А молодёжь, которая не стоит в очереди на… Калигулу, та вся крутится на турниках во двориках. Качается, чтобы быть красивой и нравиться. Кому только нравиться, если вся их предстоящая жизнь, сухогрузы и траулеры? Друг другу? По восемь-десять месяцев в году. Ох, сколько же было в своё время прочитано и нафантазировано о Золотом роге! А на самом-то деле, трудно оказалось назвать золотом радужно поблёскивающие в пробивающемся на минуты солнце мазутные пятна, часто покрывающие наверно мёртвую под ними серую воду. Несколько разнокалиберных военных кораблей без признаков жизни, только на ближайшем буксире двое безобразно худых молоденьких матросиков драили палубу. Чем только на салагах штаны держатся?.. натуральные скелеты. Возвращаясь, Сергей рассмотрел со всех сторон подводную лодку-музей, посочувствовал скульптурной композиции из рвущихся в бой за светлое будущее революционеров. Столько фальшивой экспрессии на фоне распахнутого к спокойному океану простора набережной. И вообще, архитектура Владивостока удивительно обезобразила природу бухты. Мягкие очертания сопок надругательски изломаны страшенными коробками современных бетонных застроек. Один безумный по размерам серый куб около телевизионной башни чего стоит! Вообще, откуда у нас эта эстетика увеличенных в сотни раз, словно раковые клетки, ближневосточных саклей с плоскими крышами и слепыми фасадами? Ну, нет ведь в душе у русского человека таких тупых линий и плоскостей, просто не заложено природой! Да и не функционально под дождём и снегом делать плоские крыши. А вот ведь, весь Советский Союз рубленными панелками запоганили. И в лесу, и в степи. И вот здесь, у моря. Тупо, всё тупо. Но, кажется, когда-то и где-то он об этом уже рассуждал? Единственно, чем приятен портовый город, так это воздухом. Ни пыли, ни смока. И ещё: вместо серых ворон на помойках толкаются белые чайки.

Тошнота совсем отпустила. И отдышался. Всё хорошо, но захотелось пить и спать. Хо-хо, о последнем теперь и не помечтаешь. В порту не позволят, а до вокзала он не доберётся. Да, дождался толчка судьбы. Довылёживался, глядя в потолок. С лепниной. Даже продать с себя нечего. И в портфеле, оставленном в гостинице, кроме грязных трусов и носок, из ценностей немецкая бритва. Пожалуй, на минералку хватило б… Сергей ещё раз напоследок оглянул тупичок и… чуть не запел! Спасаясь от удара крови сдавил ладонями виски. Тихо-тихо-тихо! Опять открыл глаза, и не запел только потому, что всё равно не сразу поверил: у дальнего подъезда серенького двухэтажного домика начала века стояла бежевая тойотка, без номеров и с транзитной бумажкой на стекле. А вокруг тойотки, с ведёрком и тряпкой кружил тот самый белесый парень со шрамом через щеку! Господи помилуй! Он! Точно он. Сергей на всякий случай отёр рот, стряхнул воротник. Парень в застиранном тельнике и широченных малиновых трениках протирал фары и габаритки короллы…

— Здравствуй, братан.

— Привет. Снизу быстрый, ничего доброго не сулящий взгляд. Широкая сильная спина ходуном ходила под тельняшкой, в такт с вращательными движениями тщательно отжатой тряпки.

— Я ещё раз поблагодарить хочу. Выручил.

— Замётано. Или денег дать?

Сергей с трудом удержался, чтобы не разыграть благородное негодование. Придерживая пальцами негнущуюся под коростой щёку, косо шутнул:

— Нет, не так просто.

— Что, неужели ночевать? Прости, братан, не готов.

Парень распрямился, поставив ведёрко и вытирая руки. На мизинце и безымянном пальце правой кисти не было последних фаланг. Это было окончательным признаком.

— Ты где воевал?.. Сергей лихорадочно дёргал замок куртки.

— Афган. Ну и что?

— А я в Сирии. Новенькая, хоть и порванная куртка наконец-то разошлась, и он, вырвав из-за пояса, высоко задрал подол рубашки. Парень помолчал, видимо оценивая доказательства. Потом хмыкнул:

— Так ты арабов защищал? А они мне чуть полголовы не снесли. И чтобы я с оставшейся половиной делал?

— Ладно. Тротил всё равно американский. В любом случае.

Они крепко и сильно подавили друг другу ладони. Пока Сергей заправлялся и пытался заново застегнуть выпрыгивающий из дрожащих пальцев замок, парень осторожно присел на капот и закурил.

— Тебя как кличут?

— Обыкновенно: Сергей.

— Меня тоже просто: Геннадий. Так в чём нужда?

Сергей кивнул на транзитный номер:

— Ты её погонишь?

— В Нижний.

— Под заказ?

— Угу. А ты, поди, в попутчики попросишься?

— Могу и охранником.

— Дело полезное. А как с этим делом?

— Теперь не скоро потянет.

Геннадий опять хмыкнул. Весёлый, однако. Но впадать в горячительные уговоры с подробностями фатальных случайностей сейчас ни в коем случае было нельзя. Пусть сам решает. Сам. От напряжения под коростой обжигающими капельками снова липко просочилась кровь. Хорошо ж тогда схлопотал. Однако, в пьяном бою есть и положительные стороны. Расслабление, например. Если бы Сергей не был тогда столь расслабленным, то вьетнамчик бы точно ему грудину пробил. Пинком-то с прыжка. А так только обширным синяком отделался. Из разрыва быстрых низких облаков, сероватой рябью плотно плывущих от моря, на соседний дом упал бледно-жёлтый солнечный луч. Прямо как прожектор. Стёкла ослепляюще засияли, разбросав в ответ по всему двору подрагивающие блики. Есть!

— Лады. Труба через час. Собирай вещи.

— Уже собрал.

И они хмыкнули на пару.

Отсыпная крупногравийная дорога за поворотом пошла на затяжной подъём. Слева и выше за отросшей лесополосой остроконечных чёрных елей, не поддаваясь ландшафтным извивам, стремительно неслась на запад стальная, абсолютно прямая, непримиримая черта БАМа. Бетонные столбы электропередач и высокая насыпь наглядно и буквально связывали самую великую в мире страну от края и до края. Странное же это дело, господа, любить Россию отдельно от русских. Странное. Если до БАМа придорожные посёлки и городки имели вполне человечий вид, то в последние сутки дорогу отмечали безжалостно разваливающиеся барачные скопища, населённые обречёнными на беспросветное одичание последними советскими романтиками. Заброшенные сюда под это время звучит. БАМ!.. по посулам заплывших до макушки слизистым жиром академиков аганбегянов и лысых академис заславских, сотни тысяч этих, тогда красивых, сильных и так много мечтавших людей, отдали свою молодость на окончательное завершение иллюзии коммунистического будущего. Им нужно было срываться с родных мест или не возвращаться после дембеля, распроститься с родными, отказаться от учёбы и обустройства в благополучных новостройках вокруг исторических центров, чтобы с напутственными бумажками в комсомольских билетах и под гремучие речи партийных провожатых целыми счастливыми составами отправиться осваивать несметные богатства, принадлежащие великому советскому народу. Они валили лес, взрывали горы, засыпали болота. Рядом с зэками и железнодорожными войсками, в точно таких же вагончиках и времянках справляли свадьбы и встречали новый год у голубого огонька по сахалинскому и по московскому времени. Дружили, проверяли на верность, брали на поруки, встречали и провожали, рожали и хоронили. А впереди их ждала слава за совершённый всенародный подвиг…