— До свидания! — ничего больше не сказав ему, закричал злойКлычков, усаживаясь в автомобиль. Он с силой закрыл дверь. — Ненормальнаяжадность, — пробормотал он.

— По-моему, он прав, — вздохнул Дронго, — если мы недобьемся успеха сегодня ночью, завтра нам уже штурмовое оружие вообще непонадобится. В этом смысле нам нужно было согласиться на деловое предложениеэтого мистера.

— Страна торговцев и дураков, — убежденно сказал Клычков, —они все тут такие, ничего святого нет. Сумеем мы вернуться — и он купит оружиеу нас, не сумеем — значит наше оружие продадут другие.

— Приятная перспектива, — усмехнулся Дронго, — скоро будетсветать. Мы успеем доехать за два часа?

— Должны успеть, — посмотрел на часы Клык, — и еще околочаса нужно, чтобы все подготовить на месте.

Они ехали в машине молча, почти не разговаривая. В первомавтомобиле сидели Клык и Дронго, словно взаимное несчастье объединило их, вовтором — Нестор и Цапля.

Они уже подъезжали к Хартфорду, когда Дронго спросил:

— Как ты думаешь, женщины там?

— Думаю, да, — сквозь зубы ответил Клычков.

— Им можно доверять, — спросил Дронго, имея в виду людейРябого, — они не будут трогать женщин?

Клычков, сжав зубы, молчал. Дронго почувствовал, какначинает вибрировать правая щека, что случалось во время сильных волнений. «Ипочему только Лона приехала из Сиэтла? — с запоздалым сожалением подумал он. —Почему я позвонил этой Барбаре, как я мог так ошибиться? Это ведь былоэлементарно. Бандиты проверили мои телефонные разговоры и выяснили, где живетБарбара. А там взяли и Лону».

— Скоро будем, — прервал его мрачные размышления Клычков.

— Будем настоящими мужчинами, — закрыв глаза, прошепталДронго.

— Что ты сказал? — спросил не понявший его реплики Клычков.

— Расул Гамзатов сказал, что драться нужно в двух случаях —за любимую женщину и за Родину. Во всех остальных случаях дерутся толькопетухи.

— Смешно, — подумав, сказал Клык.

— Да нет, не очень. Поэт прав.

— Ты, наверно, коммунистом был? — спросил у Дронго еготоварищ по несчастью.

— Почему был?

— Ах ты идейный, — недовольно сказал Клычков, всматриваясь втемноту, — что такого великого сделали ваши ублюдки-коммунисты? Жрали, пили,срали и просрали всю страну И не говори мне про Родину. Моя Родина для меняздесь, в Бостоне. Это я сам и моя Катька. И больше никто. И за то, что у нас стобой отняли баб наших, мы сейчас едем туда. Едем, чтобы убить Рябого и вернутьнаших баб. Вот тебе моя философия.

Дронго молчал. Спорить как-то не хотелось.

— У меня ведь баб много было, — продолжал вдруг, неизвестнопочему, Клычков, — разных баб, хотя больше все стервы попадались, дешевки,лярвы. А вот настоящей среди них никогда не встречал. И вот встретил своюКатьку в Новгороде. Знаешь, она на меня посмотрела, и я решил — все, завязал.Никогда больше на дело не пойду. Почувствовал в себе что-то.

Он снова замолчал. Дронго, поняв его состояние, молчал.

— Думаешь, какая любовь большая, а? — сквозь зубы спросилКлычков. — Да не было никакой любви. Это пока я трезвый был, я все о ее душедумал, а как напился… — Он снова замолчал и вдруг с небывалым ожесточениемсказал: — Все мы говно одно. Все до единого. И ты такой же, если с намисвязался. — Он снова замолчал и продолжал: — В общем, напился я в тот день. Акак только напился, так всю эту дурь любовную из моей головы и вышибло. АКатька вечером одна возвращаться должна была. Она студенткой была. И что тыдумаешь я сделал?

Бывают случаи, когда нужно не прерывать монолога своегособеседника. Это лучший способ поддержать беседу, в которой обязательно должныучаствовать двое.

— Я ведь к ней полез, — продолжал Клычков, — виделись мывсего два раза, а я к ней полез. Понимаешь?

Фары идущего за ними большого джипа освещали их лица.

— Напился я в тот день и ждал ее в парке. А она даже незнала, что я там буду. Веселая такая шла. Увидела меня, подбежала, обняла. Ичто ты думаешь я сделал?

Молчание было тяжелым, словно в кабине автомобиля началработать пресс, нагнетающий давление.

— Я ее изнасиловал. Понимаешь, какой я сука, взял и трахнулсвою единственную женщину, о которой всегда мечтал. Которая со мной,рецидивистом, вором в законе, встречаться решила. Она ведь такая доверчиваябыла. А я ее в кусты, платье разорвал и даже ударил.

Дронго смотрел перед собой. Клычков скрипнул зубами.

— Она даже не кричала. Только сначала сопротивлялась, апотом затихла и лишь когда… в общем она ведь девушкой была… когда я ее в первыйраз… закричала. И все. А я, скотина, животное, поднялся, довольный такой, и,даже на нее не посмотрев, пошел снова пить с корешами. Получил, что хотел, иушел. Если разобраться, все мы, мужики, немного сволочи. Получаем от бабы все,что нужно, и презираем ее, как только кончим.

Он сглотнул накопившуюся у него во рту слюну и продолжал:

— А утром меня забрали. Оказывается, на наши крики пришелкакой-то прохожий, отвез Катьку в милицию, а потом подняли весь город, чтобыменя найти. А чего меня искать? Я ведь даже не помнил точно, что было. Меня наквартире прямо тепленького и взяли. Привезли в милицию. Я, как только Катькуувидел, разорванную, губы в крови, под глазом синяк, так и бросился к ней.«Кто, — спрашиваю, — тебя посмел так изуродовать? Не жить больше этомучеловеку!» А она смотрит на меня и мелко так дрожит, дрожит и молчит. И тутсержант, рядом со мной стоявший, меня так больно ногой ударил и, насмехаясь,говорит:

«Конец тебе пришел, Клык, залетел ты на этот раз крепко. Заизнасилование студентки дадут тебе, рецидивисту, вору, имеющему шестьсудимостей, „вышку“, и никакой архангел тебя больше не спасет».

— Ты извини, — сказал он вдруг, обращаясь к Дронго, — самчувствую, что иногда на лагерный жаргон сбиваюсь. У меня ведь высшееобразование имеется.

Он достал сигареты, чиркнул зажигалкой и снова продолжал:

— Я как только понял, что это я сделал, так с горя чутьголову себе не разбил. Она в углу сидит, и приехавший прокурор уже протоколготовит. А я про «вышку» совсем даже не думаю. Только на нее смотрю, и страшномне — ведь любил ее по-настоящему. Тут ее мать приехала, бросилась сразу комне, все лицо исполосовала и кричит, так кричит, словно по душе лезвием водят:«Говорила я тебе, Катька, не водись ты с этим бандитом, говорила».

И милиционеры рядом гогочут и бьют меня в бок, больно бьют.

«Кончился ты, Клычков, навсегда, обломали твой клычок». Имать кричит так страшно. Прокурор, уже улыбаясь, спрашивает меня: