– Решил, что лучше сдохнуть, чем возвращаться… Стой, тут направо.

Рэд замолчал. Направил коляску в указанный коридор.

Некоторое время молча ее катил, а потом плечо Кирилла сжала командирская ладонь. Комментариев не требовалось.

«Прости, бункерный», – расшифровал пожатие он.

«Я зла и не держал, – поднимая глаза на Рэда, безмолвно ответил Кирилл. – По-другому мы бы ребят не выручили».

Сам он владимирских пленников не видел, но о том, как обошелся Толян с Гарри, знал от Тохи во всех подробностях. Рэд, понимающе кивнув, убрал руку.

– Вы-то как в деревне оказались? – Кирилл постарался придать голосу деловитость. – В смысле, так быстро?

– К нам Маринкин гонец прискакал, – начал Рэд.

Вызволение Кирилла из плена было бы невозможно без участия вязниковских ребят, хорошо, что Марина умела быть благодарной. Про борщевик, ныне изведенный в поселке подчистую, не забыла.

Ее бойцы служили и связными, и наблюдателями. В ночь, когда прогремел взрыв, они меньше, чем за час, оказались у владимирских ворот, а специально выделенный гонец поскакал известить Германа. Адапты ринулись на подмогу Кириллу. Но, конечно, добраться до Пекши быстрее, чем за сутки, не сумели: хоть и скакали без остановки, прибыли на достопамятную деревенскую площадь только в полдень.

– Как же вы?! – изумился Кирилл. – По светлому-то? С рассвета и до полудня – это ж никакой комбез не спасет?!

Рэд еще сильнее понизил голос.

– Мы порошком ширялись, – прошептал он, – тем, с Нижнего… У Ларки осталось маленько.

Кирилл поднял на Рэда изумленные глаза. О том, что эксперимент по «ширянию» порошком он ставит не только на лабораторных мышах, но и на себе, в беседе с Вадимом благоразумно умолчал. И понятия не имел, что тем же самым занимаются адапты.

– Нам солнце уже подолгу не страшно, – с гордостью продолжил Рэд. – Кто дольше ширялся, как мы с Ларкой, уже больше четырех часов по светлому шастать может! Ларка говорит, и остальные б нас догнали и перегнали – да порошок, зараза, кончился.

– Охренеть, – только и смог проговорить Кирилл. – Ты… ты вообще представляешь, какой это результат – четыре часа?! Что вы вообще сделали, представляешь?! – Он, забывшись, запрокинул было голову – невероятное сообщение следовало как следует переварить – и тихо зашипел от боли.

– Кирюша, что происходит? – немедленно подскочил Вадим.

Невооруженным взглядом было видно, с каким интересом ученый прислушивается к разговору с «варваром» и как ждет повода вмешаться.

– Все в порядке, Вадим Александрович, – стараясь не кривиться, заверил Кирилл. – Я сам виноват, резкое движение. – И сделал Рэду страшные глаза – заткнись. Они почти добрались до больничного блока. – Притормози немного… Я еще кое-что спросить хотел. В Вязниках, примерно тогда же, девчонка одна должна была появиться…

– Стелка, что ли? – скривился Рэд, – подстилка Толянова?

– Не смей, – вспылил Кирилл. – Толян ее, между прочим, когда подмял, согласия не спрашивал! И когда под уродов своих подкладывал, тоже!

– Не ори, – одернул Рэд. – Мне-то что, я шлюх не трогаю… В Вязниках твоя Стелка. Домой не стала возвращаться, сказала, тебя подождет. Мы, правда, так ни хрена и не вкурили, с чего приволоклась.

– Я отправил.

Рэдрик хмыкнул:

– Интересной ты там подругой обзавелся.

Кирилл отвел глаза.

– Это не я. Толян обзавел… Если б не ее помощь, я бы не выбрался. И вообще, никакая она мне не подруга.

– Да ладно! Скажи еще, не было ничего.

Кирилл замолчал.

– Ларке только не ври, – подумав, посоветовал Рэд. – Наверняка уже знает, у ихнего племени – какие секреты? Помалкивай, да целуй покрепче. Глядишь, прокатит… Приехали, что ли?

– Подожди. Что-то случилось! – Навстречу, хватаясь за сердце, пыталась бежать Светлана Борисовна.

– Григорий Алексеевич! Григорий Алексеевич!!

– Григорий Алексеевич отстал. – Кирилл приподнялся в кресле. – В чем дело, Светлана Борисовна?

– Ох… Беда! Беда, Кирюша… Сергей Евгеньевич умер.

На похороны Сергея Евгеньевича Герман не успел. Приехал спустя неделю после его смерти – пока сообщили, да пока добрался из Владимира.

– Дорога – звездец, – коротко поздоровавшись, прокомментировал вышедшему встречать Вадиму, – чем дальше, тем хуже. Надо все-таки что-то с покрытием думать… Проводишь?

– Да. Идем. – Высказывание о том, что Герман мог бы начать с извинений, Вадим решил проглотить. Потом. Сейчас неуместно.

Вдвоем они постояли у свежего могильного холмика в институтском парке. Здесь хоронили тех, кто умер после того как все случилось, погибшие в день катастрофы покоились в братской могиле поодаль.

Герман скинул капюшон, подставив обнаженную голову дождю. Фонарь, захваченный Вадимом, осветил сваренный из металлических прутьев крест, ограду и выгравированную на блестящей табличке надпись: «Завадский Сергей Евгеньевич. Любим, скорбим». Эмблему Института под надписью – схематическую модель атома внутри спирали.

– Ты был настоящий боец, – обронил вдруг Герман. Вынул из кобуры пистолет. Ненадолго замер, глядя на табличку. – Ты отдал свою жизнь, чтобы мы жили. Мы будем помнить тебя всегда.

Вадим сумел не вздрогнуть от раскатившегося над могилой выстрела. Рвущийся с губ вопрос – что это за слова, зачем? – тоже сумел задавить. Молча смотрел, как по коротким, зачесанным назад волосам Германа скатываются дождевые капли. Герман смотрел перед собой.

– Я родного-то отца ни разу не видал, – признался вдруг Вадиму он. – И на отчима с детства бычился… А к Евгеньичу прикипел. Большой души был человек. И мужик настоящий. – Герман надвинул капюшон. – Идем, что ли?

Вадим кивнул.

– Пацан-то ваш как?

Мужчины возвращались ко входу в Бункер. Вадим, поверх накинутой плащ-палатки, держал над головой зонт. Герман от зонта отказался.

– Кириллу лучше. Спасибо, что интересуешься.

– Вадик. – Герман остановился. – Так было надо.

– Для чего?! – вскинулся Вадим. Он тоже остановился. – У тебя почти сотня бойцов, в плену оказались всего трое. А Кирилл – талантливейший парень, ты не представляешь, на что способен его мозг! О чем ты только думал?

Зонт из-за усилившегося ветра так и норовил воткнуться Герману в лицо, Вадим с трудом удерживал его над собой.

– О том, что я сам на солнце горел. – Голос Германа похолодел. – В отличие от тебя, знаю, каково это! Сотня, две, десяток бойцов – да сколько б ни было! Это до того, как все случилось, людей не считали – хоть тысячу положу, но своего добьюсь, а бабы еще нарожают, тогда другими мерками мерили. Я не из тех времен! И я за своих – горой, ясно? Это тебе они все – на одну рожу, а я каждого знаю, и за каждого голову положу. Твоего пацана Толян не тронул бы. Моих – заживо на солнце бы выкинул. Так понятно?