Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ф.М. Гримм
Гримм не оставлял и секретарскую работу. Одно время служил у герцога Орлеанского, а в 1759 г. назначен посланником города Франкфурта при Версальском дворе, затем выхлопотал себе место саксен-готского резидента в Париже. В Петербург приехал в 1773 г. в свите Каролины Генриетты Кристины Филиппины Луизы, ландграфини Гессен-Дармштадтской, отправлявшейся на бракосочетание своей дочери Августы-Вильгельмины-Луизы с Павлом Петровичем, там Гримм понравился Екатерине и получил приглашение остаться в России, от которого, однако, отказался, но с удовольствием стал корреспондентом императрицы. Их переписка, начатая в 1774 г., продолжалась до самой смерти Екатерины.
В предисловии издания писем Екатерины к Гримму академик Я.К. Грот пишет: «Мы знаем, как она (императрица. — Е. П.) ценила Дидро и Д’Аламбера, как оживленные были ее отношения с Вольтером, но ни с кем она не переписывалась так много и постоянно, как с Гриммом… Письма ее к Гримму похожи на дневник, в котором автор непринужденно отдает своему собеседнику отчет в переживаемых им событиях, впечатлениях и занятиях, высказывает свои взгляды на лица и дела, свои житейские и политические правила, свои намерения и надежды… к Гримму иное письмо ее тянулось недели, даже месяцы, или, лучше сказать, оно составлялось из целого ряда писем, пока наконец образовалась более или менее объемистая тетрадь».
В 1776 г. Гримм снова приезжает в Петербурге, где встречается с Екатериной. После смерти Вольтера по поручению русской императрицы вел переговоры о покупке его библиотеки и выполнил поручение. Госпожа Дени, племянница, последняя возлюбленная и наследница французского философа, получила 135 398 ливров 4 су и 6 денье (30 тыс. руб.), сверх того ларец с мехами и драгоценностями, портрет Екатерины II, украшенный бриллиантами, а библиотека Вольтера заняла свое место в Зимнем дворце, вблизи комнат императрицы. В 1792 г. назначен русским резидентом в Готу, а позже — в Гамбург, в конце жизни Гримм ослеп и умер в Готе в 1807 г.
С самого начала их переписки императрица взяла самый дружеский тон и старалась развлекать своего корреспондента домашними новостями, как старого приятеля. Например, такое: «Г-н Том (собачка) храпит сзади меня на одном из тех турецких диванов, о существовании которых вы, Французские доги, не имеете никакого понятия, а князь Потемкин ввел их здесь у нас, и на таком диване двенадцать человек с надорванными кишками[35] могут покойно поместиться при всяческих судорогах. Итак, если Вы останетесь в Париже, я советую Вам приобрести подобную мебель, а если Georg Dandin решится возвратиться сюда, я обещаю ему взять этот расход на себя. Итак, Том спит, а его дочка резвится в прихожей, я же пишу да пишу письмо, и если бы мы оба были умны, то сжигали бы свои письма, не отправляя их на почту, или правду я боюсь, чтоб их когда-нибудь не положили на хранение в архивы дома сумасшедших».
Заметим для себя, что это самое начало романа императрицы с Потемкиным, он, как истинный рыцарь, восхитил ее своими успехами на полях сражений и покорил своим красноречием. Потемкина Екатерина тоже вспоминает в письмах к Гримму: «Ах, что за славная голова у этого человека… Эта прекрасная голова забавна, как бес». Двумя десятилетиями позже, в октябре 1791 г., Екатерина будет писать тому же Гримму: «Снова страшный удар разразился над моей головой. После обеда, часов в шесть, курьер привез горестное известие, что мой выученик, мой друг, можно сказать, мой идол, князь Потемкин Таврический, умер в Молдавии, от болезни, продолжавшейся почти целый месяц».
Она, как истинная свекровь, жалуется Гримму на невестку — ту самую принцессу Гессен-Дармштадскую: «Как не быть болезненной, если у этой дамы везде крайности: если мы делаем прогулку пешком, — так в двадцать верст; если танцуем, — так двадцать контрдансов, столько же менуэтов, не считая аллемандов; дабы избегнуть тепла в комнатах, — мы их не отапливаем вовсе; если другие натирают себе лицо льдом, у нас все тело делается сразу лицом; одним словом, золотая середина далека от нас. Боясь злых, мы не доверяем никому на свете, не слушаем ни добрых, ни дурных советов; словом сказать, до сих пор нет у нас ни в чем ни приятности, ни осторожности, ни благоразумия, и Бог знает, чем все это кончится, потому что мы никого не слушаем и решаем все собственным умом. После более чем полутора года, мы не знаем ни слова по-русски, мы хотим, чтобы нас учили, но мы ни минуты в день старания не посвящаем этому делу; все у нас вертится кубарем; мы не можем переносить то того, то другого; мы в долгах в два раза противу того, что мы имеем, а мы имеем столько, сколько едва ли кто-нибудь имеет в Европе. Но ни слова более — в молодых людях никогда не следует отчаиваться».
Бедная принцесса вскоре умерла, рожая первенца, Екатерина женила Павла повторно на принцессе Вюртенбергской, и она уже с торжеством пишет: «Я бьюсь об заклад, что Вы вовсе не знаете того господина Александра, о котором я буду Вам говорить. Это вовсе не Александр Великий, а очень маленький Александр, который родился 12-го этого месяца в десять и три четверти часа утра. Все это, конечно, значит, что у великой княгини только что родился сын, который в честь святого Александра Невского получил торжественное имя Александра и которого я зову господином Александром… Но, Боже мой, что выйдет из этого мальчугана? Я утешаю себя тем, что имя оказывает влияние на того, кто его носит; а это имя знаменито. Его носили иногда матадоры… Жаль,