и его матушка, братья, митрополит, Троицкий игумен Паисий, словом, все важные люди государства, направляющиеся из Москвы на север: к Троице, в Софрино, в Переславль-Залесский, в Ростов, Вологду, в Кириллов Белозерский монастырь или ещё далее. Просторные деревянные хоромы на этом дворе состояли из двух этажей и имели большое количество комнат, переходов, сеней, трапезную и даже кабинет. Здесь для путников была подготовлена баня, которая показалась Софье весьма кстати. Служанка с причитаниями отмывала её загрубевшие и почерневшие пятки, но это не огорчало царевну: настроение её второй день оставалось прекрасным. К вечеру прибыл гонец от Иоанна, узнать, как себя чувствует его жена, не собирается ли уже возвращаться домой.

Путь от Мытищ до митрополичьего села Пушкино преодолели за один день. Ноги понемногу начинали привыкать к путешествию, и их уже не ломило по утрам. Однако пятки начинали трескаться, и по вечерам приходилось проводить целый курс лечения целебными травами и мазями под причитания боярынь, которые уговаривали её если и не ехать оставшийся путь в повозке, то хотя бы надеть башмаки. Но Софья решила твёрдо исполнить свой обет, данный перед отправлением себе и Господу: идти только пешком, без обуви, с молением и покорностью, преодолевая все трудности.

Во всех попутных храмах, в пути, в палатах, где она останавливалась, — повсюду, утром и вечером молила Софья Господа и Пресвятую мать Его о чадородии, о сыне, обещала в случае его рождения поставить храм. Несколько раз спрашивала она себя, нужен ли Господу её подвиг, её пешее паломничество? Но каким бы ни был ответ на её вопрос, она совершала усилие над собой ради Христа, этот нелёгкий путь был доказательством Ему, что она готова на жертвы ради Него, ради Его милости.

Под Софрином, на пятый день пути, паломников прямо в поле застал проливной дождь. Пока слуги с охраной ставили шатры, царевна пережидала непогоду в своей повозке, но приказала кучеру следить, чтобы лошадь не сделала ни шагу вперёд. Когда большой великокняжеский шатёр был готов, она пригласила туда своих приближённых, весь образовавшийся за последние дни тесный кружок интересных друг для друга людей, куда вошли и Юрий Траханиот с Чудовским игуменом Геннадием. Архимандрит увлечённо рассказывал о захватившей его полностью мечте — полном переводе Священного Писания на русский язык, о своём лучшем помощнике в этом деле — архидьяконе Чудовской обители Герасиме Поповке.

— Он, собственно, и надоумил меня взяться за эту работу, — чистосердечно рассказывал Геннадий. — «Как так, — говорит, — и у греков, и у римлян, у немцев и прочих народов имеется свод Библии на родном языке, а у нас до сих пор нет?!» И прав ведь Герасим. Теперь мы собираем по монастырям всё, что уже было переведено прежде, сверяем меж собой, переводим заново... Работа, конечно, предстоит превеликая. Спасибо и государю, и тебе, великая княгиня, что в помощи не отказываете, переводчиков даёте. Очень хорошо дело знает государев дьяк Митяй Малый.

Собравшиеся слушали увлечённого новой идеей архимандрита и с одобрением воспринимали всё сказанное им.

— Ничего, — подбадривал не то себя, не то кого из сомневающихся Геннадий. — Даже если делать к цели по одному маленькому шагу, но неотступно, прикладывая все силы, — непременно её достигнешь. Вот мы с Дмитрием только здесь, в дороге, уже два десятка страниц сверили и исправили, считай, двадцать шагов к цели сделали. Так помаленьку и одолеем сей труд. Может, за то Господь какой грех простит, да и потомки спасибо скажут!

— Почему же только потомки? — улыбнулась Софья. — Современникам тоже ваш труд не может быть безразличным. Будут читать, переписывать, молиться, вам спасибо скажут.

— Когда-то это ещё случится! — вздохнул Геннадий. — Может, и жизни моей на это не хватит. Но Герасим помоложе, он труд сей не оставит, завершит. Он почему-то считает, что и жизнь-то ему Господь подарил, чтобы он Священное Писание для русичей на родной язык переложил.

— Счастлив, должно быть, человек, который своё назначение на земле угадал, — грустно молвил Юрий Мануилович, глядя в открытую дверцу шатра, снаружи продолжал лить затяжной дождь.

Софья с удивлением взглянула на своего дальнего родича. Она редко видела Юрия Мануиловича грустным, его же слова говорили о том, что он озадачен смыслом жизни. Впервые она подумала о его судьбе, о его жизни здесь, в чужой стране. Он не был женат, не имел детей, жил рядом с братом и его семьёй. Это хоть и родня, да всё не своё... Грустно, конечно. Надо бы женить Юрия. Он ещё достаточно молод, красив, вполне подходящий жених. Сколько же ему лет? Софья попыталась вспомнить. Лет тридцать восемь. Сорока точно нет ещё. Он ведь ровесник её мужу. Вполне мог бы жениться и народить детишек. Надо посоветоваться с государем да подобрать ему русскую княжну. Роду Юрий Мануилович знатного, отец его был известным византийским вельможей, придворным. Чести он ничьей не уронит.

Софья заметила, что её пристальный взгляд смутил Юрия, тот даже опустил глаза. Да она и сама почему-то смутилась, отвернулась и заставила себя прислушаться к мирно текущему разговору.

— Что же будем делать, если дождь до ночи не кончится? — спросила Марфа.

— Скоро закончится, — сообщил архимандрит, выглянув на улицу. — Небо уже просветлело.

И действительно, дождь вскоре прекратился, выглянуло солнышко и быстро начало прогревать землю. Не дожидаясь барашей, которые остались собирать шатры и быстро могли догнать путников, Софья двинулась дальше. Но земля была ещё сырой и прохладной, и заботливые боярыни наперебой начали уговаривать Софью проехать часть пути в возке, чтобы не простудиться. Но она так строго посмотрела своими чёрными глазами на главную свою соблазнительницу Елену Траханиот, что та отступилась и молча последовала в возке за своей государыней. «Они и в самом деле стоят друг друга», — подумала боярыня о Софье и её муже, тоже умевшем одним взглядом урезонить любого собеседника. Рядом с великой княгиней неотступно шла Марфа Третьякова. А позади процессии продолжали следовать простые незваные богомольцы, некоторые из них двигались от самой Москвы.

Но дожди зарядили не на шутку, и процессии пришлось задержаться в Софрине на два дня, дожидаясь, пока они прекратятся. Жили также в путевом великокняжеском дворце, довольно скромном, но достаточно вместительном. Три раза в день стояли полные службы в местной церкви, вместе обедали и ужинали своим небольшим тесным кружком. Архимандрит Геннадий сдружился совсем тесно с Юрием Греком, и они почти уже не разлучались друг с другом, часами просиживая над