– Ты же знаешь, что ничего не изменится. Оставь это, пап. Всё в порядке.

– Я люблю тебя, красавица. Приезжай ко мне в гости, когда захочешь, ладно?

– Обещаю. И я тебя люблю, пап.

Скай нажала отбой до того, как сдерживать слёзы стало просто невмоготу. Она действительно очень любила отца, но виделась с ним очень редко. Маленькая Скайлар так привыкла быть одна и решать все сама, что поначалу боялась того, что рядом с отцом окажется в клетке, хоть и золотой. А потом Трой, Куперы, да и вечная фанатская тусовка, для которой нужны были свобода и отсутствие контроля со стороны, перевесили чашу весов в пользу её самостоятельной жизни в Иствуде. Поначалу отец очень обижался, но со временем просто смирился, бесконечно приглашая Скай к себе в гости. Та могла дать руку на отсечение, что в глубине души он все ещё надеялся на то, что однажды дочь останется в его доме насовсем.

Скайлар приготовила себе кофе и включила ноутбук. Единственное, что могло отвлечь её от тяжёлых мыслей, – работа. Тем более, почта подкинула новое письмо от Мамочки. Скай мысленно посчитала до пяти, собираясь с духом, чтобы открыть его.

Скай несколько раз прочла письмо, не в силах поверить, что всё это происходит наяву. Её идею не только похвалили, но и сам Энди дал добро на реализацию. Она станет куратором благотворительного проекта имени Рэндфорда! И это помимо того, что в этом этапе она обставила Фели! Скай не могла поверить: то, о чём она мечтала столько лет, начало сбываться. Сколько раз, глядя на Энди на всяких конах, она хотела иметь возможность помогать ему не только постами в Интернете и деньгами, которые она тратила. Она хотела делать что-то значимое. Пусть все считали её надменной стервой – и да, она была такой! – но главное, чему научил Скай её кумир, это то, что в мире полно тех, кому нужна помощь. И это важно – делать что-то не только для себя, отдавать столько, сколько можешь. Поэтому она и выбрала благотворительность. И хоть была огромная доля эгоистичной выгоды, это всё равно оставалось добрым делом.

Скай не могла больше сидеть на месте – она пошла по кухне, что-то напевая себе под нос и танцуя, когда телефон прервал победный танец. Скай снова напряглась – письмо от Кэсс было всего лишь светлым лучом в её царстве мрака, так что ничего хорошего она не ожидала. Но вопреки всему с экрана телефона на неё смотрел недовольный Бретти, а подпись под фото гласила:

Скай довольно прищурилась, прикидывая, что приготовить на этот самый ужин, чтобы порадовать Троя. Казалось, лёд тронулся во всех направлениях. Оставалась только одна тема, на вопросы о которой она могла ответить только нелепое «Я в порядке». Но Скайлар решила не думать об этом хотя бы сегодня. Хотя бы до того, как ещё не рождённый малыш разорвёт своим криком очередную ночь.

* * *

Эмма не могла больше сидеть дома. Не могла смотреть сериалы. Не могла читать «твиттер». Или готовить. Или разбирать вещи в шкафу, как обещала маме. Каждая попытка чем-нибудь заняться заканчивалась тем, что Эмс пялилась в стену с отсутствующим выражением лица, выпуская всё из ослабших рук. Каждое мгновение могло стать решающим, но не становилось. Она ждала – с той самой минуты, как села в машину на парковке у мотеля. Пока ехала домой. Пока пыталась заснуть. Всё воскресенье, пока читала в Интернете истории о том, как Джо увезла ото всех Доминика, словно он был её собственностью. Каждую минуту Эмма ждала, что зазвонит телефон или придёт сообщение. Что Дом оповестит её о том, что письмо прочитано. Хотя это сложно назвать письмом. Слишком простое слово для всего того, что изложила Эмма на нескольких листах бумаги. Она не перечитывала – просто сложила пополам и размашисто подписала адресата, словно растягивая секунды, давая себе возможность передумать. Но больше не было смысла, больше не было сил держать все в себе. Да, она слишком эмоциональная, падкая и влюбчивая, но в этот раз чувства буквально затапливали её, поглощали и сбивали с толку – весь чёртов мир вращался вокруг Доминика Рокстера. Смущающегося мальчика с такими мудрыми глазами и определённо своеобразным восприятием реальности. Иногда Эмма проклинала себя за то, что позволила всему зайти так далеко, что не оставалось пути назад. Не было никакого запасного варианта, как представляла себе Джо, когда ты просто слушаешь музыку и игнорируешь свою любовь. Эмма не могла игнорировать, Эмма жить не могла. Поэтому самым правильным казалось высказать всё, выплеснуть прямо в лицо Дому, чтобы он понимал, чтобы хоть на мгновение почувствовал всю её боль. Вот только говорить, глядя в его глаза, цепляясь взглядом за ресницы или линию губ, спускаясь по шее к вырезу футболки… Эмма замотала головой, осознавая, что даже просто думать о нём не могла – это сводило её с ума, так что открыть душу напрямую она не смогла бы. А бумага стерпит, примет, выслушает, не задавая вопросов. Поэтому она просто писала, размазывая по лицу слёзы вперемешку с макияжем, не задумываясь, не подбирая слов. Даже исповеди бывают менее откровенными, чем оказалось это письмо. И хоть Эмс не читала его после того, как поставила последнее многоточие, она помнила каждое слово, каждую сорвавшуюся строчку. Она благодарила вселенную и его за всё то, что с ней случилось. За те ощущения, что дарила их музыка. За новых друзей. За свои бессонные ночи и беспричинные улыбки. За него самого – такого родного и далёкого. А потом она рассказывала о том, как боялась написать, как неотрывно смотрела на концерте только на него, как плакала и переживала, как хотела поговорить, когда они ночевали в доме Рокстеров, как помнила каждое сообщение наизусть. Ей впервые не было стыдно – ведь все вокруг только что пальцем на неё не показывали, говоря, что она сошла с ума в своей фанатской привязанности. Но это было глубже, ярче, важнее, чем любое проявление фанатства.

Эмма не могла дышать – ей было тесно в доме, словно весь кислород выкачали. Она подхватила со стола наушники, спрятала слегка припухшие глаза за стёклами очередных модных солнечных очков и бегом спустилась в гостиную. Ключи нашлись на крючке у входа – Эмма не помнила, когда повесила их туда и вообще, она ли это сделала. Машинально закрыв входную дверь, она остановилась у калитки, включая музыку. Решение пришло само по себе: Эмма рванула в гараж, словно времени оставалось катастрофически мало, забрала оттуда свой велосипед и выехала со двора. «LADE» гремели в наушниках так, что можно было услышать в другом квартале, но Эмме было всё равно. Ветер, бьющий в лицо, такие привычные песни, слова которых хотелось просто кричать, не то что подпевать. Она бежала от себя, от утомляющего ожидания и страха, получая взамен свободу и надежду.