Эмма не могла остановиться – тесно оказалось не только в доме, но и в городе в целом. Только когда дома сменились зелёными, слегка усталыми от солнца полями, она, наконец, вдохнула полной грудью. Бросив велосипед у обочины, Эмма побежала по траве, буквально выкрикивая слова песен. Она кружилась, пела, срывая голос до хрипоты, кричала, обхватив себя руками. Всего было слишком: любви, надежды, счастья и боли, окрылённости и бессилия. В какой-то момент она просто опустилась на землю, сняла очки и, прищурившись, попыталась увидеть небо, но солнце превращало всё в неясный поток света. Эмма раскинула руки, чувствуя, как трава щекочет кожу, и выдохнула. Именно этого ей и не хватало всё это время – возможности выпустить всю себя наружу. Мгновение умиротворения закончилось слишком быстро – в наушниках внезапно воцарилась тишина, зато телефон в руке завибрировал. Эмма боялась пошевелиться – вот и настало то самое мгновение. С экрана мобильного на неё смотрел Дом – и сердце Эмс упало, глухо отстукивая последние секунды неизвестности.

– Алло.

– Привет, Эмма. Как ты? – Мурашки от его голоса нельзя было сравнить ни с чем другим в этом мире.

– Я в порядке, – едва смогла выдавить Эмс и тут же закашлялась – голос-таки отомстил за крики и песни получасом ранее.

– Точно?

«Нет. Я не в порядке. Я хочу жизнь с тобой прожить, а ты отстранённо интересуешься, как я! Так что, Доминик Рокстер, я нисколько не в порядке».

– Конечно, – почти ровным голосом ответила Эмма, вместо того, что вертелось в её голове. Она уже знала, что он скажет. Так случается, когда чего-то ждёшь: ты живёшь надеждой, прокручиваешь разные варианты, но даже не позволяешь себе думать, что всё будет плохо. А потом за секунду до свершения отчётливо понимаешь, что всё пропало.

– Я хотел сказать спасибо за письмо, – начал Дом, и Эмма даже усмехнулась его неуверенности.

– Не за что, правда.

– Ты написала там столько хороших вещей. Откровенных. И я, наверное, должен быть счастлив, что такая девушка, как ты, влюблена в меня…

Эмма могла представить, как он нервно отбрасывает чёлку, как слегка хмурится, подкуривая сигарету, – щелчок зажигалки она расслышала мгновение назад. А ещё – как сложно даются ему эти слова, как непонятна для него её глупая безграничная любовь. Просто непонятна.

– Я… я не знаю, что сказать, Эмма. Я бы очень хотел хоть как-то отблагодарить тебя, сделать что-то равноценное. Но это невозможно. Я… я не могу сейчас дать тебе то, что ты хочешь. Прости, но это единственное, что я могу, – быть честным.

Эмма закрыла глаза – дрожащие веки едва сдерживали слёзы. Нужна ли ей его честность? Едва ли. Она была готова обманываться, если это означало быть рядом с ним. Если она хоть на день могла представить себя любимой – то он мог подавиться своей честностью прямо сейчас! Это было неправильно! Она ведь не просила чего-то особенного – просто немного любви. Просто стать счастливой. Разве это много? Видимо, да.

– Эмма? – вкрадчивый голос Дома раздражал и причинял боль. Слёзы катились по вискам и скулам, прячась в растрёпанных волосах.

– Я в порядке. Да… Буду в порядке. Спасибо за честность, Дом.

Слушать его сбивчивый ответ она не стала – просто нажала «отбой», сворачиваясь клубочком посреди огромного поля, которое из места свободы вдруг превратилось в её личное кладбище. Тут она будет хоронить свои надежды и мечты, свои чувства. Ей не хотелось, как это бывало обычно, рыдать в голос, крушить всё вокруг в неконтролируемой истерике. Эмма просто мечтала исчезнуть. Сжаться до размеров точки и раствориться. Она онемела от боли. Один телефонный звонок сделал весь мир вокруг безразличным и пустым. Эмма просто не представляла, как жить дальше. Она бы не отказалась от сценария, когда прямо под ней разверзается земля и она проваливается вниз, оставляя после себя дурацкое письмо и одинокий, брошенный у дороги велосипед.

* * *

Сентябрь ворвался в их жизни слишком стремительно, но Джо очень на него надеялась. Учёба должна была отрезвить и её, и Эмму. Последней это требовалось особенно. Джо, наверное, никогда не забудет тот день. Она вернулась домой воодушевлённая разговором с Ирмой и, хоть и давала себе сутки на принятие решения, уже точно знала, как поступит дальше. Они нуждались друг в друге: она и ребята. Ничего не вдохновляло её так, как эта группа, ни о чём в своей жизни она так не писала. И пусть это было слегка тщеславно, никто так не писал о них, как пресловутая Джей Кей. И хотя теперь всё было слишком лично, Джо не хотела лишать ни их, ни себя такой возможности. Да и всех тех, кто ждал её постов и статей, тоже. Она чувствовала некоторую ответственность, раз уж её мнение и слово имело вес. А уж с Лео она как-нибудь разберётся. Хотя разобраться все ещё не выходило: они проводили ночи напролёт за переписками, делились своими наработками, хотя Честен продолжал свою игру, то отталкивая Джо и замыкаясь, то присылая ей такие слова, после которых она ещё сутки ходила не в себе от удивления и нежности. Но в тот день казалось, что всё изменится и будет проще. Ровно до того момента, как домой вернулась Эмма. Джо проклинала себя за то, что пропустила все звонки и сообщения от Дома – он, как честный человек, выполнил её просьбу и даже пытался сообщить о разговоре с её сестрой, но Джордан была слишком увлечена собой и своими проблемами. Эмма же вернулась глубокой ночью, перепачканная землёй и травой, с опухшим красным лицом и в порванной футболке. Ко всему прочему, она была прилично пьяна и только чудом едва не перебудила весь дом своим надрывным: «Он не любит меня. На фиг ему тупая фанатка!» Джо едва смогла утащить её наверх, закрывая рот рукой, – если бы родители увидели Эмс в таком состоянии, досталось бы всем. И крупно досталось – они, конечно, понимали, что дочери у них далеко не святые, но ни Эмма, ни Джордан не позволяли себе доходить до таких крайностей.

Добраться до ванной оказалось практически невыполнимой миссией, но у Джо просто не оставалось выхода. Позволить сестре спать в таком виде, рискуя утром нарваться на маму, решившую пожелать хорошего дня дочери, она не могла. Эмма же не облегчала задачу, волоча ноги по полу и царапая руки сестре, пытаясь вырваться. Куда она рвалась, было сложно понять, но одно Джо знала точно – она глубоко заблуждалась насчёт сестры. До этого самого момента она и правда думала, что это желание обладать, фанатизм, падкость Эммы, но сейчас, глядя в её глаза, Джо не могла не признать, что её сестра влюбилась. Всем своим огромным сердцем, готовая отдать себя без остатка. И это пугало, правда пугало, потому что она даже представить не могла, что теперь будет с Эмс, как она переживёт хотя бы сегодняшнюю ночь, не то что всю эту историю в целом.

Собрав грязные вещи в мусорный пакет – Джо почему-то не хотела, чтобы даже вещи напоминали о сегодняшнем дне, – она присела на пол возле ванной, в которой отмокала Эмма. Она уже не плакала, хоть слёзы и катились по щекам, словно то был рефлекс. Наблюдать за такой сестрой было невыносимо. И Джо даже не знала, что сказать, ведь именно она возглавляла колонну тех, кто считал, что Дом должен поступить правильно. Хоть ей хотелось его задушить за каждую секунду боли, что проживала Эмс, Джо испытывала невероятное уважение к Доминику. Какой молодой парень будет тратить время и силы, чтобы честно ответить на письмо фанатки? А она могла поклясться, что далось ему это очень нелегко – такой уж человек этот Доминик Рокстер, заботящийся о людях и не думающий о мнении окружающих.