– Для тебя – безусловно. Ты слишком избалована новаторством таких киношедевров, как «Шайбу! Шайбу!»

– Именно, – сказала я. – Это мой любимый фильм на все времена.

Самый любимый – потому что его мы смотрели вместе с Элиотом, прижавшись друг к другу на этом диване, и смеялись, и болтали, и часы летели и летели. Я скучаю по нему. И легче мне не становится. Я скучаю по нему с каждым днём всё сильнее, и это больно. Физически больно.

Я беру телефон. Нахожу его имя. Мой палец замирает над ним. Нужно ли? Можно ли?

Я смотрю в телевизор, потом – сквозь жалюзи – на темнеющее небо. И прежде чем успеваю передумать, нажимаю на его имя. Элиот. И слышу гудки. О Господи. Телефон гудит. Гудит. Я перестаю дышать. Сердце колотится в горле, как барабан. Меня тошнит. Я жду. Жду, когда услышу его голос. Когда его волшебный голос скажет: «Привет». Но телефон гудит, щёлкает голосовая почта. Я сбрасываю звонок.

Если его телефон не выключен, то он слышал мои голосовые сообщения. Он увидит. Он увидит пропущенный звонок, когда снова посмотрит на экран. И если захочет со мной поговорить, он позвонит. Он знает, как со мной связаться. Знает, что я по нему скучаю.

Я кладу телефон на место, подтягиваю повыше одеяло, прибавляю громкость.

Телефон громко вибрирует, и я резко просыпаюсь.

Я не думала, что усну на диване, и какое-то время вообще не понимаю, что происходит. За окном – тёмное небо. На тарелке – полусъеденный тост. На экране – мыльная опера, которую я начала смотреть; теперь она уже закончилась, идёт какая-то викторина, и зрители смеются. Я сажусь, отбрасываю волосы с лица, и мне кажется, что я всё ещё сплю, когда я вижу на экране имя Элиота.

Я сглатываю и отвечаю на звонок, мой голос хриплый от сна:

– Привет.

– Ну привет, – говорит он, и мои внутренности превращаются в желе. Я так по нему скучала, так скучала по его голосу. – Как оно всё?

– Хорошо, – отвечаю я на автомате. – Хотя… нет. Всё плохо.

Тишина.

– Я тебе звонила, – я бессильно пытаюсь заполнить пустоту. – И… и сообщения оставляла. Ты, наверное, уже их прослушал, с Божьей помощью, и…

– Эмми, я тебя не слышу.

– Что?

– Ты в гостиной, да? В гостиной Луизы связь всегда ловит паршиво.

– Сейчас-сейчас, – я срываюсь с дивана, – одну секундочку, – я бегу в коридор, голова – тяжёлая спросонья, и я так рада, что он сейчас меня не видит, не знает, как я счастлива слышать его, говорить с ним по телефону. – А теперь?

– Алло?

Господи, серьёзно? Сейчас? Я готова кричать в телефон. Почему именно в этот момент?

– Алло? Алло? Элиот?

– Алло, – говорит он. – Ты теперь не в гостиной?

– Нет, – я слышу его смех, его чудесный смех, и улыбаюсь. – И ты меня слышишь.

– Вроде как, – говорит он, и вновь повисает тишина.

– Я нашла твой диск… я звонила тебе и писала, но…

– Луиза хотела его тебе отдать. Мы говорили о нём в ночь полнолуния, и я сказал, что давно думал об этом, но мне страшно. Она ответила, что вы с ней часто обсуждали эту тему и она может передать его тебе, чтобы не давить, ну, в случае, если…

– В случае, если что?

Элиот снова смеётся.

– В случае, если ты будешь слишком в шоке. В плохом смысле.

– Не буду. Я так счастлива. Я очень счастлива, что это оказался ты.

– Эмми? Алло?

– Да какого чёрта… алло? Элиот, ты меня слышишь? Элиот?

– Алло? Алло?

– Это ужас какой-то, – бурчу я в телефон.

– Эм, ты можешь выйти на улицу?

Прежде чем он успевает договорить, я уже открываю дверь и в одних носках выхожу на крыльцо, иду по подъездной дорожке, словно по раскалённым углям. Крошечные камушки впиваются мне в ноги.

– Ну а теперь? – я морщусь. Он смеётся.

– Лучше.

– Я-то думала, мы живём в двадцать первом веке. Думала, у нас тут роботы, и фейсбук, и спиральные овощерезки, а чёртова связь по-прежнему не работает на большом расстоянии.

– Ну, – судя по голосу, Элиот улыбается, – между нами не такое уж большое расстояние.

Я застываю.

– Ты дома?

– Нет, – говорит он. – Пока нет.

– Во Франции?

– Подумай ещё, Эм! Ещё чуть-чуть!

– Элиот, ты уверен, что дело не в твоём телефоне? – я смотрю на экран. – У меня связь отлично работает.

– Чуть левее…

– Ты издеваешься? Это не игра в твистер!

Он снова смеётся.

– Ну-ка, ну-ка, иди ко мне…

Я стою на подъездной дорожке, мои носки намокают.

– Что? Что ты сказал?

– Подними глаза, – говорит он, и я слышу его глубокий, ласковый голос не по телефону.

Я отрываюсь от телефона и вижу его. Вот он. Элиот. Элиот. Он стоит у ворот, его чёрная куртка распахнута, он улыбается, лёгкий бриз треплет его волосы. Он убирает телефон в карман.

– Можешь положить трубку.

Я замираю. Я не в силах шевельнуться. Прижав телефон к уху, чувствуя, как носки разбухают от воды, я протягиваю ему руку. Он подходит, берёт мою ладонь, заправляет мне за ухо выбившуюся прядь волос. Гладит тёплой рукой моё холодное лицо.

– Привет, – шепчет он. – Я очень скучал по тебе.

– А я – по тебе, – бормочу я сквозь слёзы. – Где ты был?

– Вытаскивал голову из задницы, – он печально, виновато улыбается. – Сложнее всего на свете мне было оставить тебя. Но мне нужно было это время, Эмми.

Я киваю.

– Наверное, и мне.

– Нам обоим, – он вновь заправляет мне за ухо прядь волос. – Нам обоим.

Он притягивает меня к себе, тёплые, сильные руки сжимают мою спину, обнимают меня. Это он. Это он. Это всегда был только он.

Элиот отходит назад, смотрит на меня сверху вниз, свет луны отражается в его глазах.

– Ты что-то красила, – он подносит к моему лицу прядь, белую на конце.

– Я потом мыла голову. Видимо, что-то пропустила.

Он кивает, хмурится, внимательно рассматривает мою макушку.

– Ты много чего пропустила.

– Правда?

Он смеётся.

– Ты всегда выглядищь потрясающе, цветочек. Раскрашенные волосы…

– И глаза как у Оззи.

– Да, и глаза как у Оззи, – он улыбается. – Надеюсь, ты не слишком устала после всей этой покраски, – он смотрит в небо. – Ты же знаешь, метеоры лучше всего видны в самое безбожно позднее время.