Я смеюсь.

– И я от тебя фигею, Рози.

– И Элиот офигеет, – Рози наклоняет голову, – особенно если явишься к нему в пальто и на каблуках.

– Ну не знаю, – я смеюсь, а она улыбается и говорит:

– Зато я знаю. О-фи-ге-ет.

Я накладываю нам лапшу, переставляю коробку с кухонного стола на стойку. Это свадебный подарок для Лукаса. Все диски, которые он мне прислал. Его первое письмо. Остатки моего воздушного шара и моё признание. Наша история в предметах лежит в коробке, которую я вручу ему в день его свадьбы. Совсем скоро он женится. Лукас Моро, мой Воздушный Мальчик, стал взрослым мужчиной. Чужим мужчиной.

– Так, – говорит Рози, – у меня тоже новость.

Я откладываю вилку.

– Ну-ка?

– Позапрошлым вечером мы с Фоксом после работы зашли в паб. И… ну, мы вроде как… короче, я его трахнула, – торжествующе заявляет она.

Хорошо, что я успела проглотить всё, что было у меня во рту, а иначе бы подавилась.

– Че-го?

– Что слышала. Два раза. Позавчера. Ты можешь в это поверить?

У меня отвисает челюсть, потом я начинаю хохотать.

– Ты же не серьёзно!

– На сто процентов серьёзно.

– Мне нужны подробности, Рози. Очень детальные подробности.

Она улыбается, обнажая прямые белые зубы, поднимает бокал и говорит:

– Конечно, ты их получишь. Очень горячие подробности, уж поверь тёте Рози, – она хохочет. Сегодня мы смеялись так много, что мои щёки болят. – Но сначала тост. За тебя, наихрабрейшую Эмми Блю. И за меня, везучую Рози Кальвар, и лучший секс в моей жизни.

– В твоей жизни?

– Во всей моей жизни, клянусь!

– С Фоксом?

– Ага. С щепетильным Фоксом.

CD-диск № 8

Дорогая Воздушная Девочка,

Трек 1. Потому что я боюсь показаться трусом

Трек 2. Потому что теперь все эти диски связаны

Трек 3. Потому что иногда я хочу просто послать тебе письмо

Трек 4. Потому что я часто лежу без сна и думаю, что ты сейчас делаешь

Трек 5. Потому что мне интересно, думаешь ли ты обо мне

С любовью,

Воздушный Мальчик.

Лукас крепко обнимает меня, когда я появляюсь на пороге его дома в утро свадьбы. Его лицо сияет от счастья и облегчения.

– Ты здесь! – восклицает он. – Господи, Эм, я так счастлив, что ты здесь!

Аманда явно тоже чувствует облегчение при виде меня, а Жан, по лицу которого никогда не угадаешь его чувств, заключает меня в неожиданно долгие объятия и говорит:

– Теперь мой мальчик может наконец расслабиться, да?

Не знаю, рассказал ли им Лукас. Не знаю, в курсе ли они, что мы поссорились, или что он сказал мне правду, или что он меня поцеловал. Но я сама села на пароход и заранее проверила расписание автобусов, чтобы точно добраться до его дома без чьей-либо помощи. И с этого момента я знаю, что теперь у нас с Лукасом всё будет по-другому. Даже если забудем всё, что произошло на балконе – а я уверена, что со временем мы это забудем – он вот-вот женится. Это, несомненно, навсегда изменит динамику всего, что происходит между нами. Я могла бы любить его, – и я все еще люблю его – но после того, как я узнала о Стейси, об Айви и том сообщении, и особенно после поцелуя на балконе, такого неправильного, я поняла, что Рози была права. Я любила не Лукаса, а его образ. И я готова забыть этот образ. Он – мой лучший друг. Вот и всё.

Церемония проходит в классическом красивом зале на первом этаже отеля. Здесь высокие потолки и большие окна. Всё просто и элегантно, как и хотела Мари. К спинкам стульев приколоты гортензии и веточки гипсофил, перевязанные кремовыми ленточками, и, пока мы ждём невесту, тихо играют современные песни о любви. Мы с Лукасом стоим рядом, у входа в зал, куда один за другим входят гости.

– Я так волнуюсь, – бормочет он, и я качаю головой.

– Не стоит, – говорю я, – всё будет прекрасно.

Он смотрит на меня и улыбается.

Мне казалось, в эту секунду я буду опустошена. Эмми Блю, сидевшая на веранде в «Ле Риваж», не сомневалась бы, что в эту секунду у неё разорвётся сердце. Но нет. Всё, что я чувствую, – лёгкую грусть, но она не похожа на ревность; это грустное ощущение конца эпохи. Такое бывает, когда увольняешься с работы и очень хорошо понимаешь, что это к лучшему, но всё равно будешь скучать. По знакомым стенам и людям. По ежедневной рутине.

Я вновь оглядываюсь через плечо. Зал уже полон, почти все места заняты, я вижу бесконечное море шляп и выглаженных костюмов. А потом вижу его. Элиота. Он идёт вслед за Жаном, который несколько минут назад вышел покурить. Кувырок. Кувырок. Мой желудок реагирует раньше, чем мозг успевает понять, что Элиот здесь. Он медленно идёт к нам, кивает в ответ на слова Жана, и при виде него, такого высокого, слегка небритого, в строгом тёмно-сером костюме, у меня сжимается грудь так сильно, что я вынуждена отвернуться. Даже когда он садится на стул за мной, в том ряду, где сидят только близкие родственники Лукаса, я делаю вид, что его не заметила. Но уголком глаза вижу, что он смотрит на меня и, когда поворачиваюсь, мягко улыбается и тут же отводит взгляд, о чём-то беседует с матерью.

Все торжественные слова переводятся с французского на английский, и хотя перевод очень хороший, церемония занимает в два раза больше времени. Наконец регистратор, англичанин с лысой, похожей на яйцо головой, поворачивается к нам и спрашивает, известны ли нам причины, по которым Мари и Лукас не могут пожениться.

Я вспоминаю разговор с Фоксом и Рози, когда Фокс в шутку предложил мне встать и сказать Лукасу, что я его люблю, что на месте Мари должна быть я, и чтобы меня насильно вывели из зала, как Пегги Митчелл[27]. При этом воспоминании уголки моего рта чуть заметно ползут вверх, но я, конечно, ничего такого не говорю. Лукас смотрит на меня, ещё шире распахивает глаза, и его нервный смех эхом разносится по залу.

– Я согласен, – говорит он на французском.

– Я согласна, – говорит Мари на английском.

Ну вот и всё.

Я не знаю, кто постучал по бокалу с шампанским, чтобы привлечь всеобщее внимание, но знаю только, что прошло всего несколько секунд, прежде чем весь зал повернулся ко мне. Я стою рядом с Амандой у стола, на котором та самая коробка. Мне передают микрофон, и лишь тогда мои руки начинают дрожать. Я сглатываю, откашливаюсь, подношу микрофон к губам. Речь, которую я выучила наизусть, тоже лежит на столе, распечатанная на случай, если я перепутаю слова или вообще напрочь забуду всё, что хотела сказать.