— Не волнуйся, слушайся меня, я тебе подскажу.

Тут они оба расхохотались, вдруг почувствовав себя молодыми.Потом они немного поговорили о его последней статье, о ее планах на будущее и одомике Торенсенов на озере Тахо. Тригви рассказал о беседе со своим другом,репортером, который производил свое расследование относительно Лоры Хатчинсон.Может быть, ничего и не получится и не прольется новый свет на этот несчастныйслучай, но все-таки Тригви мучили серьезные подозрения.

— Ладно, увидимся завтра, — сказал он наконец, иего тон был снова таким многозначительным, что, вешая трубку, она удивилась —что он имел в виду? Но на следующее утро он появился в госпитале, держа в рукахкоробку с едой и букет цветов.

Пейдж в это время помогала физиотерапевту массироватьАлисон. Ее ноги и руки были напряжены, мышцы сжаты и блокированы. Нужна былаогромная работа, чтобы заставить их хотя бы немного расслабиться. Ее тело, каки ее мозг, не отвечало на усилия врачей. Пейдж была уже на грани истерики ипоэтому обрадовалась, когда появился Тригви.

— Пейдж, давай немного пройдемся. — Онпочувствовал, как она устала. — Сегодня такой чудесный день! И правда,когда они вышли на воздух, ей стало легче.

Светило яркое солнце, небо было голубым, без облачка вобщем, именно такая погода, какая и должна быть в Калифорнии в начале июня.

Они сидели на лужайке перед госпиталем вместе со стажерами имедсестрами. На них смотрели так, словно они были влюбленные, которым некудаторопиться.

— Это лето, похоже, будет чудесным, — сказалТригви и прилег на траву рядом с ней. Она с наслаждением вдыхала ароматпринесенных им цветов и легко коснулась его рукой, и Тригви посмотрел на неетак, как уже давно на нее не смотрели мужчины, если смотрели вообще. И в этуминуту она поняла, чего же ей действительно не хватало в жизни. — И тытакая красивая, очень красивая…

И знаешь, ты похожа на норвежку, — вдруг просиял он.

— Никакая я не норвежка, — с шутливым упрямствомответила она, — мой отец был англичанином.

— Ну а мне ты кажешься скандинавкой. — Онпристально посмотрел на нее. — Я подумал, если бы мы были женаты, какие унас могли бы быть красивые дети. Ты хотела бы еще иметь детей? — спросилон с неожиданной прямотой. Он хотел узнать о ней все, не только то, как онаотносилась к Алисой, какая она мужественная и какая хорошая мать, ибо обо всемэтом он уже знал и мог узнать во время совместных бдений в реанимационномотделении.

— Я хотела раньше, — ответила она, — но мнеуже тридцать девять, так что, пожалуй, поздновато. А кроме того, у меня наруках Энди и Алисой.

— Но ведь так будет не всегда, когда-нибудь положениеизменится, уже сейчас оно стабилизируется. — Тригви не был уверен в этом,но он всячески хотел успокоить Пейдж. — Мне сорок два, и я не чувствуюсебя стариком. Мне бы хотелось иметь еще пару ребят, а ты еще могла бы заиметьполдюжины.

— Ничего себе идейка! — рассмеялась она, а потомнадолго задумалась. — Энди хотел, чтобы у меня были еще дети. Мы говорилиоб этом как раз в тот день, когда я везла его с бейсбола, а ночью с Алисойпроизошел этот несчастный случай… и все так переменилось. — Он кивнул. Онауже полтора месяца не жила с мужем, а Хлоя никогда не станет балериной… неговоря уже о мертвом Филиппе и неподвижной Алли. — И все же… да… пожалуй,я бы не отказалась от детей. Хотя бы от одного, а там посмотрим… И я хотела бывернуться на работу. Я уже думала о твоем предложении расписать стену вгоспитале… я поделилась с Френс, и она сказала, что поговорит об этом сначальством.

— Я бы на ее месте не отказался, мне хотелось бы иметьтакую фреску в своем доме. Как, не откажешься от клиента — вполнеплатежеспособного?

— Никогда!

— Идет. Давай обсудим это завтра после ужина. ПривозиЭнди.

— Да я же тебе надоем, учитывая еще и четверг! —вдруг заволновалась она, и Тригви рассмеялся.

— Ты никогда не надоешь мне, Пейдж, даже если я будувидеть тебя день и ночь. Кстати, тебе не кажется, что пора этопроверить? — Она вспыхнула при этих словах, а он притянул ее к себе ипоцеловал. — Я люблю тебя, Пейдж, — прошептал он, — очень, оченьлюблю.

И ты мне никогда не надоешь, слышишь? Мы заведем десятьдетей и будем жить счастливо все вместе. Прошу тебя, поверь мне! Я не смогутеперь жить без тебя.

Они лежали на траве и целовались, смеясь, как дети.

Это было слишком хорошо, она боялась поверить в реальность,но по крайней мере Пейдж надеялась, что он говорит искренне и действительно хочет,чтобы их отношения продлились.

Наконец они поднялись с травы, и Пейдж с тоской подумала,что нужно возвращаться в палату: массаж, терапия, аппарат искусственногодыхания, молчание и весь ужас больничной палаты предстали перед ней. Временамией было трудно заставить себя вернуться туда, но она всегда справлялась с этойусталостью. Медсестры могли проверять по ней часы — она всегда в одно и то жевремя сидела рядом с Алисой, гладя ее по голове и разговаривая с ней.

— Я пойду с тобой, — сказал он, поднимаясь. Онанесла корзинку с цветами. Когда они вошли в палату, держась за руки и смеясь,она выглядела посвежевшей и отдохнувшей.

— Хорошо позавтракали? — спросила новая медсестра.

— Отлично, спасибо. — Она улыбнулась Тригви,стоявшему за ее спиной.

Это была самая заботливая, самая любящая мать, какую онкогда-либо видел. Она стала рассказывать Алисой о том, какая хорошая погодастоит на улице, и вдруг произошло неожиданное — Алисон тихо простонала и слегкаповернула голову к матери. Пейдж мгновенно замолчала, потрясенная этим, ееглаза были прикованы к дочери. Но Алисон снова лежала неподвижно, а машиныпродолжали тихо гудеть. Пейдж перевела изумленный взгляд с дочери на Тригви.

— Она шевельнулась… О боже!.. Тригви, она пошевелилась…

Сестры тоже заметили что-то со своего наблюдательногопункта, и две из них подбежали к Пейдж и Тригви.

— Я видела, она повернула ко мне голову, —бормотала Пейдж сквозь слезы, наклоняясь, чтобы поцеловать Алисон. —Солнышко, ты повернулась… я видела это… я слышала тебя… любовь моя, я тебяслышала. — Она продолжала целовать Алисон, а Тригви не мог сдержать слез,глядя на нее. Одна из сестер позвонила находившемуся на дежурстве докторуХаммерману, и через пять минут он появился в палате. Пейдж рассказала ему, чтоей удалось заметить, а Тригви подтвердил. Сестры тоже рассказали то, чтовидели, и показали ему запись пленки с компьютера. Голос и движение Алисонотразились на линии, характеризующей мозговые процессы девочки.

— Трудно пока сказать, что это могло бы значить, —с сомнением сказал доктор. — Надеюсь все же, что это хороший знак. Вовсяком случае, мы можем говорить с надеждой о том, что к ней возвращаетсясознание. Кроме того, не следует думать, миссис Кларк, что это движение и стонбезусловно могут означать функционирование ее мозга… и все же не хочуразочаровывать вас, это может стать началом выздоровления, мы должнынадеяться, — закончил он, но ничто не могло разочаровать Пейдж, радостносмотревшую на дочь. В этот день девочка больше не шевелилась, зато повториладвижение на следующее утро, когда с ней сидела Пейдж. Она даже позвонила Брэдуна работу, чтобы поделиться радостью, но там ей сказали, что он уехал вСент-Луис. Она разыскала его вечером в отеле, но он не пришел в восторг, какожидала она. Он стал говорить, как доктор Хаммерман, призывая ее не слишком-тообнадеживаться.