— Так то замок! Сам хозяин на ходу что-то изменит. Аэто Орден. Сколько ему лет? Год-два?

Глаза калики были страдальческими.

— А если от начал... прошли не годы... а тысячи лет?

В деревянной бадье, связанных, их опустили на дно каменнойвпадины. Стены отвесные, как сразу отметил Томас с горечью. Невольники,изможденные, кожа да кости, едва ворочают тяжеленные глыбы, с усилием поднимаюткирки. Долго здесь не выжить...

Надсмотрщик, поперек себя шире, злой и хмурый детина,развязал их, прорычал:

— Здесь мое слово — закон!.. Первое нарушение — выпорю.Второе — прикую на ночь. Третье — забью насмерть. Все ясно?

Томас угрюмо кивнул, а Олег сказал радостным голосом:

— Наконец-то!.. А я уж думал, нигде не отыщем каменоломню.От самого Иерусалима искали!.. Все лес да лес, иногда — степь...

Надсмотрщик смотрел подозрительно.

— Бывал уже?

— А как же, — ответил Олег гордо. — Я лучшийоткалыватель глыб. А этот бугай, что при мне, как муравей таскает их наверх! Потри штуки сразу.

У надсмотрщика складки на лбу двигались, слышно было, каквнутри черепа что-то скрипело. Наконец он неуверенно махнул рукой.

— Тут легче... Таскать нужно только до бадьи. Без васподымут. И вообще вылезать не надо. Тут все ночуют.

Кивком отправил их к стене, где ломали камень трое рабов, Тевстретили новых изумленными взглядами. Впервые свирепый надсмотрщик не проводилновичков ударами хлыста!

Олег привычно взялся за деревянные клинья, бадья с водойстояла поблизости. Голос калики был задумчивым:

— Не знаю, сэр Томас...

— Что еще? — спросил Томас подозрительно.

— Стоило ли уезжать от барона Оцета? Та же ломкакамня... А предаваться размышлениям можно везде.

Томас подскочил, глаза были затравленными.

— Сэр калика, я простой благородный рыцарь. Твои изгаляниямне не понять. Ты сразу говори, когда шутишь, а когда мне надо сперва сесть, апотом слушать.

— Шучу? — удивился калика. — Да, здесь самоеместо для шуток. И шутников с плетками полно.

Весь день Томас, весь покрытый потом, несмотря на холодныйдень, а сверху еще и серой каменной пылью, так что был похож на человека изкамня, мрачно ворочал глыбы, затаскивал их на поддоны. Те поднимали наверх, аТомас отправлялся за другой глыбой.

Он работал один там, где другие суетились по трое-четверо, инадсмотрщик посматривал одобрительно, плетью не порол, разве что перед обедомогрел пару раз, да и то лишь чтобы напомнить, что плеть — вот она, если что нетак, если забудется...

Олег откалывал глыбы. Надсмотрщик и даже розмысл сразупризнали за ним умение и даже чувство камня, когда по едва уловимым напряжениям

человек может сказать, как лучше колоть — вдоль или поперек,по какой жиле расщепится, а какую не заденет.

Томас, улучив момент, приблизился, шепнул:

— Ну как?

— Что? — удивился калика.

— Придумал, как выбраться?

Брови калики взлетели еще выше.

— А что, будем выбираться?.. Я только-только вроде быначал нащупывать путь к праведной и чистой жизни... Надо только не есть мяса имолока, отказаться от растительной пищи, а также не есть мучного...

— Сэр калика!

— А на рыбу и все, что плавает, даже не смотреть... Эх,сэр рыцарь... Здесь нет мирской суеты, никто не мешает предаваться высокиммыслям. Ни тебе продажных девок, ни сладкого вина, ни жареного мяса... слуком... перцем... нашпигованного орехами...

Томас шумно сглотнул слюну.

— Сэр калика!..

Олег почесал голову.

— Впрочем, мне кажется, этот путь к истинно праведнойжизни уже кто-то пробовал... Я даже могилку его видел. Не пути, а пророкапути... Да и путь был похоронен с ним, ты прав. Ладно, в самом деле хочешьвыбраться?

Томас заскрипел зубами.

— А ты... ты уже не хочешь? Хоть убей меня, хотьрастопчи, хоть размажь по стенам — не пойму вас, славян. То тебе не по нраву,что зовут рабом божьим, гордость у него, видите ли, играет, как конь на молодойтраве, а то готов горбатиться в рабах паршивого местного князька.

Калика удивился:

— Так это ж не я горбатюсь!

— А кто? Ты сам-то где?

— Всего лишь моя бренная оболочка. Плоть, так сказать.

— Ах, плоть, — процедил Томас, едва не взревев отдушившей ярости. — А сам ты где?

— А сам я мыслею растекаше по древам и миру...возлеташе душой по белу свету. В глубоком рассуждении, как обустроить Русь...

Плеть свистнула в воздухе, Томас вздрогнул от свирепогоудара. Кожа лопнула, алые капли крови упали на землю, сразу свернулись в пылисерыми комочками. Надсмотрщик взревел, а Томас поспешно подхватил глыбу,потащил,

покатил, спеша заполнить поддоны. Он англ, напомнил себе. Неего дело вмешиваться во внутренние дела других стран. Никто не спорит, какобустроить Британию. Сама как-то обустраивается.

Ладно, сказал он себе люто. Когда выберемся, а выберемсяобязательно, он нещадно отомстит. Люто отомстит! Всю дорогу будет рассказыватьо славных рыцарских турнирах, прекрасных дамах, молодецких ударах, а то и вовсерасскажет свою родословную, затем родословную барона Шпака, а она у негодлиннее, чем язык его жены, а потом, если калика еще будет жив, начнетперечислять всех родственников Крижаны...

Ночью, когда невольники спали, Томас подполз к калике.

— Ну что, придумал, как выбраться?

Сам еще раз оглядел отвесные стены, костры наверху,блестящие острия копий стражников. Те сидят возле края, пьют, хохочут, швыряютвниз обглоданные кости. Лестницы подняты, веревки тоже. Стражи следят, чтобы урабов не было лишнего клочка ткани. Умелый всегда может попытаться сплестиверевку, а терять рабов даже убитыми в назидание жалко.

Калика лежал на спине, смотрел на темное звездное небо.Когда заговорил, голос был мечтательным:

— Вранье это все...

— Что вранье?

— Что ангелы небесные прибивали серебряными гвоздикаминебо. Хоть тебе и неприятно слышать, но небо было все-таки раньше, чем пришелХристос... А старых богов с приходом любой новой веры — сколько их было! —принято объявлять демонами. Но и объявить, что небо создали демоны, тоже нехочется... Верно?

Томас прорычал:

— Сэр калика... Приедем в Британию, я тебя сведу сумниками, что ночи напролет спорят, сколько ангелов помещается на острие иглы,был ли у Адама пуп...