Адъютант мешком рухнул на ковер, закатив глаза и по-рыбьи разевая рот, и тут Софи молниеносным движением обхватила Эстель сзади за шею и резко рванула на себя. Благодаря преимуществу в росте и недюжинной силе разведчицы захват получился столь крепким, что Эстель не могла даже пошевелиться и только вцепилась ей в руку, а ощутив у горла теплое стальное острие, совсем затихла.

– Нет, – прохрипела она в абсолютно искреннем ужасе, только теперь понимая, что задумала Софи. – Не надо!

– Придется, – ответила та и поволокла ее к выходу из номера.

Шварц потыкал бездыханное тело адъютанта носком сапога и вздохнул:

– Вот болван. Ну ладно, хоть не зря пропал. Помог вас вывести на чистую воду, мадам.

Гестаповец начал обходить их сбоку, отрезая путь к отступлению и не отрывая горящего лютой ненавистью взгляда, а Эстель оставалось лишь отчаянно озираться кругом.

– Нет, – просипела она. – Нет, нет, не надо!

– Не подходите! – велела разведчица Шварцу. – А то эту тоже прикончу.

– Валяйте, – согласился он. – Она мне без надобности.

– Зато рейхсмаршалу по душе, при всей ее глупости. И мы оба это знаем.

Шарфюрер заколебался.

– В одном мертвец был прав, – презрительно заметила Софи. – Глупа как пробка.

Снаружи послышался топот сапог по лестнице.

Софи рванула Эстель на себя, повернулась вместе с ней к выходу, как бы прислушиваясь к доносящимся оттуда звукам, и хрипло шепнула на ухо:

– Вы знаете, что делать.

Эстель крепко зажмурилась, роняя слезы, и незаметно кивнула.

– Теперь кричите, – прошипела Софи.

Эстель набрала побольше воздуха и, как велела разведчица, разразилась долгим истошным воплем. Софи швырнула ее навстречу гестаповцу и метнулась в дверь. Эстель рухнула на четвереньки, лязгнув от удара зубами и хватая ртом воздух.

Шварц взревел и кинулся за Софи вдогонку.

Оставшись одна, Эстель кое-как доковыляла до картины и из последних сил потянула скрытый за ней ящик с инструментами. Расшитая бисером сумочка Софи оказалась на месте, как они и договаривались. Эстель сунула ее под мышку.

И тут с картины соскользнул чехол. Эстель с трудом поднялась на дрожащие ноги, не в силах оторвать взгляда от Поликсены. На холсте все было вроде по-прежнему: развевающаяся голубая туника, мать, отчаянно тянущаяся к дочери мимо окруживших ее солдат, но все-таки что-то изменилось. Возможно, дело в игре света, а может, он совсем ни при чем, но теперь во взгляде Поликсены читалась не безвольная покорность, а твердая решимость.

Эстель отвернулась от картины и вышла из люкса, плотно прикрыв за собой дверь. В коридоре не оказалось ни души, видимо, все до единого бросились в погоню за Софи. Эстель вытерла слезы, расправила плечи и, крепко сжимая сумочку разведчицы в руке, направилась вниз по лестнице.

– Мадемуазель Алар, – встретил ее внизу перепуганный Мюллер. – Говорят, что-то случилось. Вы не ранены?

– Она меня чуть не убила, – прошептала Эстель, подпустив слезу.

– Что? – побелел как полотно Мюллер. – Кто?

– Мадам Бофор, – всхлипнула Эстель. – Шарфюрер погнался за ней. Она… кажется, она хотела убить рейхсмаршала. А меня… меня обманула. Дурой обозвала.

Эстель пошатнулась, и Мюллер подскочил ее поддержать.

– Что с вами? – спросил он.

– Не знаю, – шмыгнула носом она. – Все случилось так внезапно. Что-то мне нехорошо. Мне… мне нужно домой, – взглянула она на юнца полными слез глазами.

– Да, да, конечно, – засуетился он. – Сейчас все устроим.

– Благодарю вас. Не знаю, что бы я без вас делала.

Мюллер проводил ее до самого выхода на улицу Камбон мимо баров, ресторанов и салонов, полных посетителей, увлеченных своими яствами, напитками, сигаретами и совершенно не подозревающих о драме, разыгравшейся где-то у них над головами.

Мюллер посадил ее в машину и распорядился, куда везти.

* * *

Эстель в последний раз поднялась по лестнице в свою квартиру.

Она открыла дверь и прошла через опустевшие комнаты до камина, где голая стена сразу бросилась в глаза, как бы намекая на прощание. Вошла в спальню и положила сумочку на покрывало. Достала из-под кровати заранее собранный дорожный чемоданчик и аккуратно сложила содержимое сумочки Софи за его подкладку, прикрыв образцами помады и пудры. Потом стянула с себя лимонно-желтое платье, бросила его на край кровати и переоделась в более подходящую для деловой женщины одежду.

Выйдя из спальни с чемоданчиком в руках и оставив его на обеденном столе, она достала из высокого шкафа красивый хрустальный бокал и направилась на кухню. Нашла спрятанную под мойкой бутылку бренди и плеснула себе щедрую порцию. Потом молча подняла тост за женщину, рискнувшую собственной жизнью, поклялась про себя, что ее жертва не станет напрасной, и осушила бокал одним глотком, чувствуя приятное жжение в груди.

Эстель оставила бокал на столе рядом с мойкой и, схватив чемоданчик, поспешила к выходу. Уже взявшись за ручку двери, она обернулась напоследок и застыла, прикованная пристальным взглядом обнаженной женщины на холсте.

Накануне перед самым уходом, когда полотно Лебрена уже было снято и упаковано, Эстель достала эту картину из тайника в гардеробной, чтобы показать Софи, и прислонила к письменному столу. Разведчица долго разглядывала ее с непроницаемым выражением лица, не проронив ни слова.

– Что скажете? – наконец спросила Эстель.

Софи взглянула на нее светло-голубыми глазами, и у Эстель вновь возникло пугающее ощущение, что эта женщина видит ее насквозь.

– Это же ваш портрет, – просто признала Софи.

– И вовсе ничего похожего.

– Дерзость и несокрушимая отвага. Вот ваша суть. – Софи коснулась ее плеча. – Я горжусь такой соратницей.

У Эстель перехватило дыхание, и она ладонью накрыла руку разведчицы.

– Я тоже.

Надо бы вернуть эту картину на свое место над камином, только некогда. Да и поздно уже. Обнаженная женщина с черными как смоль волосами останется как есть, с несокрушимой отвагой протягивая руки навстречу каждому входящему, и на веки вечные сохранит в тайне все, что происходило в этих стенах.

А еще станет символом веры и надежды, что возлагала на нее Софи.

Отвернувшись от картины, Эстель быстро выскочила за дверь и заперла ее на ключ, прислушиваясь к доносящемуся из квартиры напротив приглушенному детскому плачу, грохоту и раздраженному голосу. Вскоре оттуда послышались приближающиеся шаги, но когда фрау Хофман открыла дверь своей квартиры, Эстель уже спустилась по лестнице.

Она спешила добраться до Гасни, чтобы успеть на самолет.

Глава 22

Софи

ПАРИЖ, ФРАНЦИЯ, 8 сентября 1943 года

Софи очнулась в темноте.

Глаза вроде открылись, но ничего не было видно. «Может, ослепла», – отрешенно подумала она. Попыталась шевельнуть руками, чтобы ощупать лицо, но тут же охнула от пронзительной боли – наверняка сломаны. Обе