Вот за него, за парадокс, а больше за страсти мои, в штрафбат и упекли. Но это нормально. Могли отправить к Тверди Небесной. Если по нашей системе мер, то в два раза дальше, чем А-Бог-Его-Ведает, но всё-таки трижды ближе, чем Чёрт-Знает-Где. Штрафники там, в основном, малярно-штукатурными работами занимаются. Галактики подновляют, квазары раскручивают, шаровые скопления всякие. Смещения красной краской подводят, чтобы сильно не смещались, да и вообще, чтобы издалека всё это красиво смотрелось.

Далековато до Тверди. Добираться лет сто. Это на ангельских крыльях! Ведь крылья наши свет обгоняют так, как сам свет улитку обогнать способен. Там, на месте, лет двести – триста, потом обратно. Для провинившегося ангела полтысячи лет не срок.

Самое жуткое, что случиться может, вышак для ангела, так это перевод в бесы. Поставят утречком ранним, туманным перед строем вчерашних боевых товарищей, приговор зачитают и… Нет, не расстреляют, мы ж Бессмертные, как и та, другая рать. Выдадут справку, что так, мол, и так, никакой ты теперь не лейтенант из ангельского войска, и даже не разжалованный в штрафники. А полностью исключенный из списков части, снятый со всех видов довольствия и никому тут больше не нужный. Вот и обходной лист подписан. Печати, подписи, исходящий номер, всё как следует.

Апостол Павел ключами от небесного рая по лбу щёлкнет, это ритуал. Взамен крыльев выдадут пару стоптанных кирзачей, моток веревки, погнутый альпеншток и сухпая на две недели пути, столько в преисподнюю через разломы спускаться. Вроде оно и ближе намного, чем Твердь, да только холодом до самого нутра пробирает. Потому что это уже бессрочно.

Я, конечно, как мог всех провинившихся ангелов перед Эллой оправдывал. А она смеялась. Ангел ты и есть ангел, всё бы тебе хорошее найти, даже в плохом. Я сопротивлялся, говорил, кто-то же должен со злом бороться, ангельское дело – во всём плохом хорошее искать. Бесовское – в хорошем искать плохое. Аксиома. Она смеялась громче, хрустальней. Говорила, знаешь, очень часто зло рождается как раз во время борьбы со злом. Инквизиторы, судьи да палачи подтвердить могут. Потом говорила, что у бесов свои парадоксы. И главный – невозможность существования добра без зла.

Ведь даже сотворяя муки для грешников, слуги Темнейшего тем самым делают работу Бога в плане исполнения наказания. Выходит, у них, у бесов, древняя и уважаемая профессия тюремщиков. Без неё ни одно общество ещё не обходилось. Правда, ляпнуть такое своим Эллочка не решалась. А со мной делилась.

Но однажды сорвалась и что-то такое крамольное выдала, язычок свой сладкий раздвоенный прикусить не успела. Вот тогда демон Абдусциус, шеф отдела, попытался принудить её к близости, обещав не докладывать по инстанции.

– А дальше? – спрашивал я. Она тогда уже загремела в штрафбат. А я нет. Она рыдала, а я парил над ней, сгорая от ревности и гнева.

– Да-альше… – всхлипывала Эллочка, открывая плаксивый ротик и язычком своим так у-ух! по верхней губе, отчего меня будто током изнутри било. – Хочешь знать, что дальше было?

Её лицо делалось печальным. Если бы не рожки, не эта пикантная раздвоенность язычка и острые ушки, которые я находил очаровательными и упорно именовал не бесовскими, а эльфийскими, точно могла бы стать Мисс Райские Кущи.

– Дальше, мой хороший, вот что было…

Она щелкала хвостиком, перевитым бисерною перламутровой нитью, женщина всё-таки! и передо мной открывался портал во времени и в пространстве.

Огромный косматый демон, смахивавший на знакомого епископа, умершего от обжорства и блуда, вальяжно сгрёб Эллочку за тонкую талию и уже тянул к себе.

Она отворачивала лицо, она пыталась как-то всё перевести в шутку и вырваться, но ей было не под силу.

Демон только ухмылялся, растягивая пасть до ушей. Из пятака цвета крысиного хвоста капала похоть. Падала на пол и прожигала дыры в дубовом паркете. Обнажились желтые клыки. Он притягивал её всё ближе, а другой рукой рванул форменное платье, отчего передо мной мелькнула её маленькая восхитительная грудь с длинным соском, схожим с лоснящимся фиником. Причем этот эротический миг слегка замедлился при демонстрации событий. Элла ещё не такие фокусы проделывать умела, но я не придал значения, думая лишь о том, когда я последний раз пробовал финики. Потом Абдусциус сотворил мелкое чудо, боднув пространство рогами. И на Эллочке оказались ажурные чулки на подвязках, белый халатик медсестры и аккуратная шапочка с красным, слегка видоизмененным крестиком, больше похожим на икс.

– Что вы делаете? – заверещала она, когда демон запустил лапу меж её плотно сомкнутых бёдер.

– Рол-левые игры-ы! – громыхал Абдусциус, сверкая от возбуждения красными глазищами.

Он даже забыл о завтраке, что остывал в медном чане. О хорошенько пропеченной с приправами и кореньями душе грешника, на которой уже образовалась сочная корочка.

– Что-о? Отпусти немедленно, старый хрыч! – заорала на демона не привыкшая к такому обращению Элла.

Конечно, согласись Эллочка отдаться добровольно, он всё равно сообщил бы о крамоле. Она это отлично понимала. И потому решила сопротивляться до последнего. Кстати, это самое последнее вот-вот должно было произойти, демон уже притянул её к своей пышущей жаром могучей груди.

– Да-да! Громче! Люблю, когда кричат! Дас ист фантастиш! – глумился он.

И вот тут Эллочка всё же исхитрилась, вывернулась и зарядила острой коленкой в самое яблочко. Яблочко всмятку, демон в рёв, напополам согнуло, мордой в свои козлоногие колени уткнулся. Картинка исчезла.

– И… что дальше? – промямлил я, не зная, куда деть со стыда глаза, потому что в них наверняка отражались какие-то вовсе не ангельские чувства и желания. А её взгляд снова стал насмешливым. Она прожигала меня насквозь этим взглядом. Читала, как раскрытую книгу.

– Дальше? А ничего. Пять лет штрафбата. За противление злу насилия. Вот, сижу тут, лясы с тобой точу, недотёпой…

– Почему недотёпой?

– Да потому! – коротко и ёмко ответила Элла.

А после прижалась ко мне и поцеловала в губы. В бесплотные, полупризрачные. Но вот язык её проник так глубоко, что мне показалось, обладай я тогда телом, достала бы до самых бронхов. А когда она, сияя глазами, наконец-то оторвалась, я понял, что пропал. Пропал окончательно.

Нет, я не настолько глуп, конечно, и понимал, что всё это зачем-то ей нужно. Бесы никогда не делают ничего просто так. Но зачем нужно, пока не понимал. Да и не хотел понимать, если честно.

– А что это было?

– Действительно, что? – тут её глаза стали совершенно фантастическими, фиолетовыми, с перламутром, и я понял, отчего она заплетает бисер в хвостик. Чтобы под цвет именно вот таких удивительных глаз. Но сразу забыл об этом, потому что она поцеловала меня ещё раз.

– Теперь давай, лети, исчезай. И знай, я теперь в штрафниках, так что сможем видеться только ночами, и только если…

– Если что?