Оно и было бы хуже, лично я не помню ни единого прецедента связи ангела с бесом. Даже не знаю, что за это бывает. Малярные работы на Тверди навечно? Ну, это я как-нибудь переживу. Или уже на вышку тянет? А что будет с Эллой? Её куда? К нам, в ангелы? И тут в пещеру ворвались наши преследователи. Целых два штрафных отряда.

– Попался, изменник! – радостно закричали они, а после увидели выползающих из стен демонов.

И понеслось.

В тот день сейсмостанции зарегистрировали целую серию землетрясений непонятного происхождения, и проснулись восемь вулканов. Редко когда происходят такие вот столкновения: два отряда ангелов на демоническую когорту полного состава. Мы с Эллочкой забились в угол пещеры, с ужасом ожидая развязки. Нам ведь всё равно, кто победит. Что мои, что её соратники. И так и так конец всему нашему недолгому счастью.

И случилось самое главное событие всех последних дней моей жизни. Вслед за штрафниками в пещеру влетели три боевых ангела, с лирами, святой водой и прочими прибамбасами. Нас они не заметили, потому что сразу же атаковали демонов. Один ангел стоит в бою десятка винторогих. Да только в пещере их уже набилось не меньше пяти десятков. А другие демоны прибывали и прибывали. Грохот, гул, искры, запах серы, перья во все стороны! И вот уже ангелы отступают.

– Ура, мы ломим, гнутся шведы, – грустно прошептала Элла, а я вздохнул с облегчением: всё же перед своими отвечать стыдно. А так, если бесы верх возьмут, очень даже героический конец для меня. Хотя могут потом своим выдать, но это ведь потом.

– Элька, – шепчу ей, – если что, скажешь, я тебя насильно… Или, там, обманом…

– Ты? Обманом? Не глупи. На перекрестном допросе сам всё расскажешь…

– Не расскажу! Убить меня нельзя. Но можно лишить языка. Сказать неправду. Легкий выход.

Попасть в лапы врага и претерпеть муки ада даже почетно. Уж не влезть ли и мне в драку, подумал я, примериваясь, как бы удачней втесаться в самую гущу. Вдруг Элла вскрикнула. Потому что прямо под ноги, в наш угол, откатился оглушенный ангел с боевой лирой. Демоны серьезно намяли ему бока, одно крыло оторвалось и теперь висело на двух тонюсеньких жилках. Ни секунды не раздумывая, моя Эллочка грызанула те жилки, и крыло оказалось у неё в руках.

– Цепляй! Быстро! – скомандовала она.

– Так нельзя. Это же неправильно… Я так не могу… – бормочу, а сам думаю: действительно, права она, слишком часто я начинаю мямлить в неподходящий момент.

– Цепляй, дурак! Летим отсюда!

– Ты не понимаешь, мы не можем вдвоем…

– Втроём! – и время и звезды остановили свой бег. И Вселенная слегка покачнулась. – Это ты ничего не понимаешь! – голос её ударился о стены пещеры, а после рикошетом тюкнул меня по темечку.

– А? Втроём? Что?

– Потом объясню! Цепляй, а то сама тебя убью! Или вместе с языком ещё чего-нибудь откушу. Чтобы врагам не досталось. Цепляй быстро!

Материнские инстинкты слабо сочетаются с логикой. И они сильнее. Это я понял потом. А тогда мы летели между мирами. Пространство привычно расступалось, а после смыкалось за моей спиной, где трепыхалось одинокое, но такое ослепительно-белое во вселенской ночи ангельское крыло. Элла спала, обхватив меня за шею, я придерживал её одной рукой. Вторая была нужна для балансировки. Полёт на одном крыле, конечно, возможен. Только аэродинамика слабая, и скорость не та. Но всё же это не в одном каком-то мире прятаться, это уже среди иных миров. И ещё это прекрасно. Быть ангелом. Иметь крылья. Лететь среди звезд и держать в объятьях любимую женщину. Пусть даже и беса. Которого вспомнишь, и он тут как тут.

– Снова не о том думаешь.

– Не стыдно читать чужие мысли? – притворно возмутился я.

– Ха! Нужны мне твои мысли! Те ещё скакуны. Своих хватает!

– Тогда с чего ты взяла, что я думаю о чём-то не о том?

– У тебя лицо глупое делается, когда ты думаешь или мечтаешь о чем-то ненужном, – прямолинейно выдала она свой секрет. Вот тут я возмутился уже непритворно.

– Если у меня лицо глупое, чего со мной связалась?

– Люблю, – просто и незатейливо пояснила она и поцеловала в губы долгим поцелуем, отчего и сердце и крыло забились в два раза быстрее.

– Но, дорогая, о чём же сейчас думать?

– О том, что под нами подходящий мир. Тебе не кажется?

Вот как она умудряется делать это одновременно? Дремать, следить за выражением моего лица, разговаривать, да ещё и поглядывать по сторонам?

Мир был подходящим. Мы опустились на зеленом лугу. Перед нами промчалось стадо быстроногих антилоп, прошелся строй величавых жирафов, игривые зебры, обгоняя друг друга, неслись к водопою. Неподалеку журчала река. На горизонте виднелся лес. Густой, загадочный, не вызывающий ни малейшего ощущения опасности. Ровными рядами росли фруктовые деревья, будто их заботливо высадили специально для нас. Под деревьями прятались шляпки грибов. Кусты пригибались к сочной траве под тяжестью разноцветных ягод. В небе пролетела птица и издала радостный писк, а после села на ветку и принялась нас разглядывать. Это был мир вечного лета. И мы начали здесь жить.

А потом настало время, когда Элла корчилась от боли под пахучей липой. И боль была оттого, что слишком разные сущности соединялись в одном. Потоки липкого пота заливали её лицо, а я не знал, за что хвататься. Я таскал воду в берестяном ведерке, рвал листья подорожника, делал ещё что-то, совершенно бестолковое и наверняка не нужное. Вот тогда-то на свет появился плод нашей любви, любви ангела и беса, и я видел чудо рождения.

Вначале показались пока ещё неровные, в мелких перьях, белые крылья. Затем чёрный смешной хвостик.

– Чёрт побери! – изумился я.

– Слава Богу! – выдохнула счастливая Эллочка.

И я подумал: когда ты вырастешь, малыш, то напишешь правдивую историю. С чего всё началось, и что здесь произойдет в будущем.

На небе грянул гром, и в этом ещё необжитом мире пролился первый чудный ливень. А потом засияла радуга. Нас простили.

Ведь любовь – она только от Всевышнего.

И она сильнее всего.

Олег маячил в дверях детской, как статуя Командора, внезапно обнаружившая, что Дон Жуан сожрал весь ужин и бесследно исчез. Взъерошенные волосы словно пытались стартовать в стратосферу, на лице выступили красные пятна, а губы слегка подрагивали и кривились, точно у обиженного ребенка.

Полугодовалый Мишка хихикал, указывая пальцем на отца. Кира, – вся терпение, сдержанность и материнская любовь, – безмятежно меняла сыну подгузник. Рыжий кот Басурман с презрительным подозрением наблюдал за всеми с подоконника.

– 3-з-зачем? – прошипел Олег, вымученно улыбаясь Мишке. Шипение превратило улыбку в людоедскую гримасу, и Мишка засмеялся еще громче. Кот, подумав, отодвинулся вглубь подоконника, под прикрытие занавески.