позвонили после полудня во вторник: оставалось мало времени. Состояние моей матери, которая теперь находилась в центре сестринского ухода за больными с расстройствами памяти, резко ухудшилось, и прогнозы оставляли ей не более нескольких дней жизни.

Мой отец находился неподалеку, в доме моей сестры в Нью-Орлеане, куда мы переселили родителей, когда они уже больше не могли ухаживать за собой. В эти последние годы я часто навещала их и приезжала каждые несколько недель. Когда мою мать перевели в специализированное учреждение, я наконец-то смогла встречаться с отцом наедине, впервые за последние десять лет. Но наши встречи были сладостно-горькими, иногда наполненными ощутимым сожалением, и его девяностолетний ум утратил свою характерную остроту.

Визиты к моей матери продолжались не более часа или около того. Первая лечебница, куда ее поместили, могла похвастаться множеством удобств, внимательными сотрудниками, прогулками и ежедневными осмотрами. Комнаты были просторными и хорошо освещенными, коридоры продуманно украшены образцами одежды и антикварными вещицами 1930-х и 1940-х годов – согласно теории, окружение знакомыми предметами из прошлого оказывало успокаивающее воздействие на людей с болезнью Альцгеймера. Но за несколько дней до смерти матери, когда ее состояние ухудшилось, ее перевели в другое заведение, унылое и безрадостное, с зелеными больничными стенами и более строгими правилами ухода, где постояльцам редко удавалось выходить на солнечный свет. Я иногда гадаю, могло ли это место напоминать моей матери госпиталь для брошенных детей и могло ли ощущение изоляции от внешнего мира возвращать ее к самым мрачным воспоминаниям детства, даже если они ускользали от нее. За несколько недель до ее смерти мне сообщили, что мать начала возмущаться, чувствуя себя запертой в ловушке. Она целенаправленно приходила в кабинет администратора, с дерзким видом спускала трусы и мочилась прямо посередине комнаты. В то время это лишь позабавило меня. Но оглядываясь назад, я полагаю, что это был последний момент демонстративного неповиновения для моей матери. Может быть, она видела перед собой строгое лицо мисс Райт, когда презрительно опустошала свой мочевой пузырь?

К тому времени, когда я приехала к ней с визитом, который оказался последним, она уже не разговаривала. Ее лицо осунулось и заострилось, дыхание было хриплым и прерывистым, голова слегка склонилась набок. Медсестра иногда промокала ей губы гигиенической салфеткой или поправляла подушку, чтобы пристроить ее поудобнее. Сцена была почти невыносимой, но я знала, что нужно делать. Я подошла к кровати и посмотрела на руку моей матери, морщинистую и усеянную коричневыми старческими пятнами. Я взяла ее руку в свою, легко сжала и прошептала: «Я люблю тебя, мама».

Мои слова были ложью, бальзамом для старой умирающей женщины.

После этого не оставалось ничего иного, кроме как сидеть и наблюдать за медленным умиранием моей матери. Внезапно ее голова резко повернулась ко мне, и она посмотрела мне в глаза. Она как будто хотела что-то сказать, но не смогла произнести ни слова, и только слезинка скатилась по ее щеке.

Через несколько минут она умерла.

В то время я не знала, что происходило с ней в детстве и ее раны были слишком глубоки, чтобы видеть дальше пределов, установленных ее душевными страданиями. Я могу лишь надеяться, что моя ложь оказалась достаточно убедительной и мать умерла с верой в мою любовь.

Теперь я понимаю, почему так остро горевала по ее смерти, почему боль курсировала по моему телу, оставляя меня измученной и опустошенной еще несколько недель после того, как она в последний раз закрыла глаза. Я оплакивала не утрату того, что имела, а то, что было отнято у меня прежде, чем я сделала свой первый вдох или первые шаги.

Грустно не испытывать любви к своей матери. Хотя я надеялась, что мои чувства изменятся, любовь нельзя принудить или выдумать. Возможно, моя мать была не единственной, чьи раны оказались слишком глубокими для исцеления.

Но в своих поисках знаний о прошлом моей матери я осознала, что познакомилась с совершенно особенным человеком. С той, кого я хотела обнимать, утешать и защищать. Это была девочка с россыпью веснушек и шелковистыми темно-русыми волосами, смелая, и неистовая, и – как ни странно это может показаться – исполненная мечтаний. Со временем я полюбила эту маленькую девочку.

Ее звали Дороти Сомс.

Благодарности

В первую очередь я хочу поблагодарить свою талантливую издательскую команду: Сару Нельсон из Harper, Сару Сэвитт и Розу Томашевскую из Virago и моего агента Молли Глик из Creative Artists Agency за их внимательное чтение, проницательные замечания и непоколебимую поддержку.

Особые благодарности Кораму, в частности Вэл Пэйман за наставление на верный путь; Лидии Кармайкл и Бернис Каннингем, одноклассницам моей матери в госпитале, показавшим мне смысл мужества и стойкости; Элисон Дюк из музея госпиталя, Кэтрин Хогг из управления наследием Генделя, сохраненного генералом Коком, и Дженис Брайт, которые щедро делились со мной своим временем, подтверждая подробности, похороненные в прошлом, а также школе Эшлинс, позволившей мне бродить по комнатам и коридорам, где когда-то проходила моя мать.

Моя вечная благодарность Ариэлле Экстнат и Саванне Ашур за их глубокомысленные замечания и неизменное остроумие.

Благодарю всех, кто слушал, читал, советовал и поощрял меня, включая Майкла Алевара, Лизу Бадо, рабби Марка Блума, Лизу Пуджоль Бо, Джона Кобурна, клан Коэнов (Кара, Дэн, Иен, Джен, Кэтлин, Мэг, Пол и Тесла), Лауру Койл, Полу Дерроу, Алекса Джорджевича, Самуэлу Экстат, Ицхака Эпштейна, Энджи Феллоуз, Зою Ли Фрэнсис, семью Форт, Нэнси Фенер, Сару Гилл, Холлис Гиллеспи, Мэри Гришэм, Денана Хэнсона, Кэтрин Хугреверф, Анжелу Ханникатт, Сондру Джервис, Лизу Керн, Лору Клейн, Лизу Макин, Джулию Мэйфилд, Кэролайн Мэрчисон, Дарси и Джорджа Николс, Эмили Райдер, Эмили Парадайз, Робина Стейнберга-Эпштейна, Миджа и Джона Свит, Т. Эдварда Смита, Дэвина Генри Стерри, Олив Стерри, Сьюзи Субетт, Валерию Сутэ, Скотта Сайкса, Эшлия Ванн и Кэрри Барбор Захаби.

Мне никогда не отблагодарить моего мужа Патрика за постоянную поддержку и демонстрацию того, что настоящая и безусловная любовь существует на самом деле.

Исходные материалы и выборочная библиография

Я бы никогда не смогла сложить воедино историю моей матери, если бы она не предприняла героический шаг по описанию подробностей своего нелегкого детства. Мне удалось сопоставить ее воспоминания с разными источниками, включая архивные материалы Корама и Лондонского столичного архива, наряду с интервью с бывшими найденышами и историками.

Музей госпиталя оказал бесценную помощь в моих усилиях воссоздать повседневную жизнь найденышей, особенно в