перетекала с одной темы на другую, когда мы проходили комнаты и залы, где когда-то так же ходила моя мать, и время от времени Лидия осведомлялась о подробностях моего проекта. Теперь она уже все знала о куче книг с загнутыми страницами и бесчисленных архивных материалах, которые я просматривала. Мое эмоциональное путешествие привело меня в эти стены.

Когда мы спускались по лестнице, я легко проводила рукой по гладким перилам, где найденыши когда-то рисковали поркой ради удовольствия съехать вниз по скользкому дереву. Лидия остановилась и посмотрела на меня.

– Ваша мать была бы очень рада знать, что вы приехали сюда, – сказала она. – Это бы многое значило для нее.

У меня подвело живот при этих словах. Она думает, что это путешествие ради любви. Как я могу сказать ей правду? Но молчание будет ложью, предательством доверия, которое оказала мне Лидия, поэтому я призналась:

– У меня с мамой были трудные отношения, – сказала я, подыскивая нужные слова. – Это было… непросто.

Я напряглась, когда она повернулась ко мне, готовясь к ожидаемому порицанию. Вместо этого Лидия улыбнулась и мягко накрыла ладонью мою руку.

– Разумеется, так оно и было, – сказала она. – Откуда ей было знать, каково быть матерью?

Это прозвучало очень просто и деловито – никаких банальностей о материнстве или историй об изначальной трудности взаимоотношений между матерью и дочерью. Я не ответила, но в этот момент во мне произошла колоссальная перемена. Вместо обычных голосов, заполнявших мою голову, проклинавших и одновременно защищавших меня, наступила удивительная тишина.

Когда я собралась с духом, то спросила Лидию, помнит ли она тот день, когда моя мать уехала жить к своей биологической матери.

– Тогда мы называли это «востребованием», но подобные вещи случались очень редко. На моей памяти случай твоей матери был самым первым. Это случилось снова, уже после отъезда Дороти, но в тот раз нам ничего не стали говорить. Была одна девочка, примерно нашего возраста. Вчера она была, а на следующий день исчезла. Просто растворилась в воздухе! Прошли годы, прежде чем мы выяснили, что с ней случилось, что она была востребована своей матерью. Я слышала, что из этого ничего не вышло. Ее мать была ужасной женщиной и плохо обращалась с дочерью. Впрочем, так нередко бывает. Думаю, прошло слишком много времени, чтобы снова быть вместе.

– А вам известно, что произошло с моей матерью после ее отъезда? Какой была ее жизнь вместе с родной матерью?

– Не вполне уверена, но знаете, она прислала мне свою книгу. Возможно, книга сейчас у меня.

Это была та самая книга, которую мать прислала мне много лет назад… Но может быть, у Лидии сохранился полный вариант?

– Вы с Патриком можете зайти к нам на чашку чая, а я поищу ее.

Мы с Патриком опустились на мягкий диван в уютной гостиной Лидии, пока ее муж Дон подавал нам чай и пирожные. Пока мы ждали Лидию, Дон рассказал, что он тоже вырос сиротой, получившим воспитание в детском доме в Индии. Лидия с Доном были женаты шестьдесят лет, и я задавалась вопросом, были ли их детские утраты причиной создания необычной душевной связи, как в случае с моими родителями.

Я слушала истории Дона о его индийском детстве, но мне было трудно сосредоточиться. Подвергла ли моя мать цензуре книгу Лидии, как это произошло с моей рукописью? А если нет, узнаю ли я правду об этих пропущенных годах?

– Вот она! – воскликнула Лидия, появившись в комнате с широкой улыбкой на лице. Я сразу же узнала пачку бумаги в ее руках как те самые страницы, которые были получены мною от матери. Но когда я пролистала машинописную рукопись, то увидела то же примечание к главе о Шропшире: «Не включено в текст книги».

Лидия была озадачена тем, что моя мать решила скрыть подробности своего воссоединения.

– Это странно. Мы вместе прошли через многое. Интересно, о чем она не хотела рассказывать?

Моя мать делилась историями о побоях и жестокости, о стыде и позоре. Какие секреты на отсутствующих страницах могли быть хуже того, в чем она уже призналась? Если она не могла делиться своими тайнами с девочками, которые страдали рядом с ней все эти годы, то с кем она могла поделиться?

Мы попрощались с Лидией с обещаниями оставаться на связи. Той ночью я ворочалась с боку на бок с острым осознанием того, что путешествие близится к концу.

Но прежде, чем оно закончилось, была еще одна остановка.

На следующее утро мы с Патриком прибыли на Юстонский вокзал, чтобы поймать поезд до Полгейта – городка в паре часов езды от Лондона, где жила Изабель, которую теперь называли Бернис. Я просматривала громадную таблицу расписания на вокзальном атриуме в поисках нужной платформы. Не в силах ничего найти, я обратилась к мужчине в форме кондуктора.

– Вы приехали не на тот вокзал, – объяснил он. – Ваш поезд отходит с вокзала Виктория.

Всплеск адреналина, напитанный тревогой, ударил с такой силой, что у меня закружилась голова. Как я могла совершить такую глупую ошибку? Что со мной не так? Но прежде чем мой разум канул во тьму, я ощутила руку Патрика у меня на плече.

– Все будет хорошо.

– Мне нужно было перепроверить вчера вечером, – горячо возразила я. – Это я виновата. Что, если мы не успеем на поезд? Что, если мы не встретимся с Бернис после того, как проделали такой путь, и больше никогда не увидим ее?

Пока в моей голове крутились бесконечные сценарии, проистекавшие от моей небрежности, Патрик потянул меня к себе и прижался лбом к моему лбу, чтобы я могла слышать его сквозь гомон одного из самых оживленных вокзалов Лондона. Мое сердцебиение успокаивалась, пока я слушала его голос. Люди проходили мимо, но их силуэты сливались в сплошное пятно.

– Ты не виновата. В конце концов, ты человек. Все будет хорошо.

Есть люди, которые сомневаются в том, что их мужья или жены любят их. Я не одна из таких людей. Патрик любит меня даже сильнее, чем в тот день, когда мы пошли под венец, и я уверена в этом. Я вижу это в том, как он смотрит на меня – не когда я наряжаюсь для выхода в свет или смеюсь над одной из его глупых шуток, – но когда я пребываю в темной бездне сомнений.

В первые годы наших отношений я противилась его нежным словам, позволяя себе блуждать по давно наезженным колеям, где я рефлекторно оценивала виновность или невиновность по