Карим помешкал еще около часа и лишь затем вошел вопочивальню молодой жены. За окнами виллы разворачивалось дивное зрелище:солнце медленно опускалось в сияющие воды моря.

— Можете идти, — сказал Карим рабыням, жмущимся кновобрачной.

— Всем остаться! — повелительно бросила Хатиба. Рабынизаметались, выказывая недоумение и беспокойство. Карим прищелкнул пальцами:

— В этом доме я хозяин, Хатиба. Рабыни вереницей устремилисьпрочь из покоев молодой.

— Как смеешь ты приказывать моим слугам? — закричала она.

— Повторяю, Хатиба: я хозяин в этом доме! Не могу поверить,что отец позволял тебе вести себя в его доме подобным образом. Но будемсчитать, что все это от страха… Тебе нечего бояться. — Он сделал шаг к ней, нов руке у невесты, словно по мановению волшебной палочки, появился кинжал.

— Не приближайся — я убью тебя! — прошептала она.

Одним стремительным движением Карим перехватил тонкоезапястье — оружие, звякнув, упало на пол. Подняв его и осмотрев, онпренебрежительно хмыкнул:

— Да им и апельсина не разрезать, Хатиба!

— Острие отравлено… — спокойно отвечала она. Внимательноизучив оружие. Карим заметил, что кончик кинжала и впрямь необычно темен. Каримглубоко вздохнул:

— Если ты не желала этого брака, то отчего, во имя Аллаха,ты пошла за меня? Или такова была воля твоего отца, Хатиба?

— Он соблазнился богатым выкупом, мой господин, — сказалаХатиба. — Он не получил и половины ни за одну из моих сестер… Но… — оназапнулась.

— Так в чем же другая причина? — настаивал Карим.

— Неужели ты не понимаешь?! — взорвалась она. — Ты сын князяМалики, господин мой! Для отца великая честь отдать младшую дочь за сынаправителя Малики! Ему уже мало богатства. Теперь он ищет славы и власти!

— Но мой отец вовсе не так уж влиятелен… — ответил Карим. —Да, он наследовал титул правителя, но лишь потому, что наш предок основалгород. Он осуществляет управление при помощи Совета, а вовсе не единолично. Идвора у нас нет, как в Кордове… Мы живем просто и без излишней роскоши, какбольшинство горожан. Мой отец стяжал уважение в Совете потому, что мудр и добр.Мы, свято чтим Аллаха и калифа… К тому же я младший в семье, Хатиба. Мненикогда не быть князем Малики. Да я этого и не желаю. Так чего же достиг твойбезумный отец, принудив тебя к браку, которого ты не хотела?

— Весьма престижно в кругу друзей невзначай обронить, чтоего младшенькая — первая жена сына князя Малики… Это великая честь. Он станетпохваляться тем, что у него и у князя Малики общие внуки! А кровная связь свашей семьей придаст ему вес и в отношениях с соседями-горцами. Вот чего онхотел…

— Ты любишь другого? — Карим не хотел больше вилять.

Золотистая кожа Хатибы залилась краской, но девушка отвечалапрямо:

— Да. И он должен был стать моим мужем, но тут подоспелопредложение от вашего высокого семейства… Все бумаги, касающиеся нашего с нимбрака, были тогда уже подписаны, и сумма выкупа за невесту оговорена, но деньгиеще не уплачены. А тут приехал твой отец, ну и… Отец разорвал договор. А старыйкади, составивший бумаги, внезапно скончался… Исчезло последнее доказательствосуществования договора. А поскольку обмен выкупом и приданым не состоялся,моему любимому пришлось безмолвно наблюдать за тем, как меня отдают другому…О-о-о, почему из всех девушек тебя угораздило выбрать именно меня? — Серыеглаза наполнились слезами, но она поспешно отерла их.

— Я тебя не выбирал, — возразил он, решив ответитьоткровенностью на откровенность. — Я и не подозревал о твоем существовании дотого дня, когда были подписаны бумаги. В прошлом году я попросил отца подыскатьмне жену. Всю жизнь я был мореплавателем и торговцем. Я знал, как обрадует отцамое решение осесть и обзавестись семьей. А этой весной я отвез ко двору калифаКордовы прекрасную рабыню, которую любил, да и она любила меня… Теберассказывали, что я был Учителем Страсти? Наверняка ты об этом знаешь. Девушкупередал моим заботам друг отца. Я обучал ее искусству любви, но нарушил одно изглавных правил наставника — позволил себе полюбить ее всем сердцем, и к тому жепозволил ей полюбить меня. Ни у меня, ни у нее не было на это никакого права. Вконце концов мы оба решили, что превыше всего честь, и выполнили обязательства,на нас возложенные. Зейнаб стала наложницей калифа и тотчас же стала еголюбимицей. А я воротился в Алькасабу Малику, чтобы жениться на тебе. Конечно,это великое несчастье, Хатиба, что наши с тобою сердца отданы другим, но мы нев силах изменить своей судьбы. Если бы я даже сегодня же отослал тебя назад, котцу, это ровным счетом ничего бы не изменило. Я не обрел бы Зейнаб, а гордостьне позволила бы твоему отцу отдать тебя любимому… Ты сама знаешь, что этоправда. И пусть нам с тобою не дано полюбить друг друга, но обещаю, что стануотноситься к тебе со всем мыслимым уважением — ведь ты мне жена. Большего я немогу тебе обещать. А будешь ли ты платить мне тем же, Хатиба?

Его речь потрясла девушку. Вдруг вся ее холодность иотчужденность улетучились — теперь она была просто насмерть перепуганной девчонкой.

— Ты должен отослать меня домой… — почти беззвучнопрошептала она. — Я не девственна… — И она разрыдалась, обуреваемая ужасом иотчаянием.

— Отвергнутый жених? — ласково спросил Карим. Она кивнула,устремив на него серые глазищи, полные слез и ужаса.

— Когда в последний раз вы были близки?

— Три дня тому назад…

— Твоя девственность ровным счетом ничего не значит дляменя, Хатиба, — сказал Карим. — Но если ты беременна от этого человека, мненичего не останется, как отправить тебя домой к отцу, покрытую несмываемымпозором.

— Если.., если я беременна, то могу сказать, что от тебя… —возразила она. — Никто ничего не докажет, мой господин!

— Я не лягу с тобою, Хатиба, по меньшей мере два месяца, —объявил он. — Сейчас я позову служанок, и ты проведешь ночь в их обществе.Какая жалость, что ты сглупила и поспешила, Хатиба! Я открыл бы тебе мирчувственных наслаждений…

Он покинул ее, безутешно рыдающую на руках рабынь, ивернулся к себе.

— Передай Мустафе, чтобы он тотчас же явился! — бросил онпривратнику. Явился Мустафа, и хозяин объявил ему:

— Я должен тотчас же вернуться в Алькасабу Малику ипереговорить с отцом. Следи за тем, чтобы ни моя жена, ни одна из ее служанокне покидали своей половины. Помни — никто, Мустафа!

— Да, мой господин! — лицо Мустафы оставалось невозмутимым.— Приказать оседлать для вас коня?