устроенных по ходу движения агитпоезда, который, в добавок к музеям, клубам, кинотеатрам и библиотечным вагонам, приезжал в Забайкальск, Даурию, Борзю и другие станции области в 1970 году во время торжеств в честь столетия со дня рождения Ленина[853].

Пограничники и солдаты Забайкальского пограничного округа должны были не только защищать границу от вражеских атак, но и проводить пропагандистскую работу среди населения пограничья. Группы пограничников посещали деревни и сельхозпредприятия в непосредственной близости от границы. Выступали там с речами о внутренней политике китайских властей и обсуждали «антисоветскую, антисоциалистическую направленность политики маоистского руководства». Стенды «Маоизм – пособник империализма» и другие подобные ему были установлены с помощью пограничников в клубах некоторых деревень[854].

Ил. 27. Пропагандистский плакат художника Георгия Владимировича Гаусмана, появившийся в местной газете «Забайкалец» в июле 1978 года. На нем изображены сознательные и бдительные пограничники (Забайкалец. 1978. 15 июля. С. 4)

Солдатам и пограничникам было поручено дисциплинировать гражданское население, однако агитационно-пропагандистская работа велась и среди них, ведь они находились прямо на линии фронта и поэтому были особенно уязвимы для вражеского влияния. Командование, политорганы и партийные организации особое внимание уделяли двум категориям военных: во-первых, солдатам, в связи со спецификой работы размещенным вдали от своих частей, и, во-вторых, молодым призывникам, которые, согласно Александру Ивановичу Биксу, руководителю политуправления Забайкальского военного округа, не понимали «сути современных событий в Китае» и иногда «проявля<ли> не только благодушие… но проповед<овали> пацифистские настроения». Лекции, выступления и показы фильмов, направленных на информирование людей о вражеской идеологии, составляли треть всей воспитательной работы[855].

Последним важным средством демонстрации враждебных отношений с маоистским Китаем стало подчеркивание дружеских связей с третьей страной в пограничном регионе – Монгольской Народной Республикой. Монголия во время дружеского периода в отношениях Пекина и Москвы территориально связывала их на основе общей идеологии, при этом, поддерживая Москву «безупречно, безоговорочно и без колебаний», во время советско-китайской конфронтации она вновь превратилась в советский буфер[856]. Размещение советских войск на стратегических позициях на китайско-монгольской границе было не единственным, что делало это самое старое государство-сателлит Москвы ее важнейшим союзником. Дружба Советского Союза с Монголией начала более рьяно подчеркиваться в пропагандистских целях, когда отношения с Китаем испортились окончательно. В 1974 году во время государственного визита в Улан-Батор генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев заявил: «Дружба с народной Монголией, нашим старейшим соратником по борьбе за социализм – это для нас, советских людей, дело чести и интернационального долга»[857].

Монгольские города и районы развивали сотрудничество с соседними советскими. Читинская область установила побратимские отношения с аймаком Дорнод. В 1968 году официально организованные обмены делегациями, демонстрации монгольских фильмов, вечера дружбы и гастрольные выступления музыкальных ансамблей из близлежащих монгольских городов составили основную часть внешней культурной политики Борзинского района. Подтверждая дружбу между советским и монгольским народами, эти мероприятия освещались в местных СМИ[858]. Организационно-показательная дружба с Монголией во многом походила на демонстративную советско-китайскую дружбу союзного периода, однако здесь она была нацелена на Пекин. Китайцы легче представали врагами, когда монголы прославлялись как друзья советского народа.

***

Период вражды с 1960-х годов до начала 1980-х годов ускорил процессы отчуждения между китайскими и советскими жителями приаргунского пограничья. Советско-китайский раскол привел к высокой концентрации военных сил вдоль границы, несравнимой даже с военным развертыванием периода Маньчжоу-го. Несмотря на это проявление военной мощи, герметичная закупорка внешней границы оставалась иллюзией. Даже технически сложная система наблюдения, простиравшаяся вглубь страны и уделявшая беспрецедентное внимание гражданскому населению пограничья, не привела к абсолютной изоляции.

Станции Забайкальск и Маньчжурия оставались в числе последних открытых пропускных пунктов между Китаем и Советским Союзом, законное пересечение границы через которые хотя бы в малых масштабах было еще возможно. Местные межграничные отношения, однако, были не частными, а профессиональными, необходимыми для обеспечения работы железной дороги и почтового сообщения между двумя странами. Пассажиры международных скоростных поездов, зачастую выходцы из третьих стран, а не местные жители пограничья, преобладали среди тех, кто пересекал границу через эту узкую щель в заборе из колючей проволоки между КНР и СССР.

Милитаризация приграничных районов негативно сказалась на их экономическом и демографическом развитии. Несмотря на резкий скачок численности населения в советских пограничных районах в послевоенные годы, депопуляция стала их основной проблемой, а экономика и инфраструктура продолжали отставать. Советская молодежь не боялась Китая, но бежала от суровой и скучной жизни в глухих советских приграничных деревнях. Чита – ближайший крупный экономический и культурный центр – находилась на расстоянии сотен километров и была отделена внутренней границей, пролегавшей между запретной приграничной территорией и остальным Советским Союзом. Китайский город Маньчжурия был близок географически, но из-за закрытости международной границы и культурного безразличия в отношении Китая он казался далеким и чужим. Таким образом, советское пограничье было изолировано дважды – отрезано от остальной советской земли и от Китая. Эта особая ситуация способствовала созданию среди местных жителей фронтирного этоса – ощущения жизни в хорошо укрепленной «зоне». Доступ в китайское пограничье для обычных китайских граждан был также ограничен, но в целом ситуация в приграничных районах Хулун-Буира была гораздо сложнее, чем на советской стороне.

Помимо экономических и демографических последствий военного столкновения вдоль смежной границы, спровоцированный Китаем идеологический кризис представлял наибольшую опасность, исходящую из Пекина. Разыгрываемый в 1950-х годах мир на границе был бесцеремонно заменен риторикой войны. Обе страны стреляли из всех пропагандистских орудий. Таким образом, граница служила не только в практических целях контроля межграничных потоков, но вместе с тем функционировала как символ государственной власти. Теперь это было противостояние двух коммунистических режимов, поэтому идеологическая война приобрела еще большее значение, чем во время советско-японских столкновений в 1930-х годах. Создаваемый Пекином и Москвой концепт врага отличался от прежнего большей абстракцией – названия мест и имена людей в соседней стране были вычеркнуты из общественного дискурса. Размывание очертаний прилегающего пограничья было возможным, потому что оно теперь было под замком, а у большинства местных жителей обоих берегов Аргуни больше не было личных воспоминаний о соседнем государстве.

Глава 8

АРБУЗЫ И БРОШЕННЫЕ СТОРОЖЕВЫЕ БАШНИ

В феврале 1981 года во время одного из редких визитов иностранцев два американских журналиста получили разрешение осмотреть китайские пограничные защитные укрепления у города Маньчжурия. Одно это уже свидетельствует о значительном изменении режима контроля и охраны на китайской стороне. Майкл Вайскопф и Ховард Саймонс в ходе этой поездки обнаружили, что китайская граница была практически незащищена. Она охранялась только 280 легковооруженными солдатами, распределенными по нескольким пограничным постам в окрестностях города: «На последней заставе этого важнейшего участка китайско-советской границы семеро молодых китайских часовых с овчаркой – единственное препятствие на пути советской армии, если вдруг она решит выдвинуться на эту широкую замерзшую равнину во Внутренней Монголии. Эта группка солдат стоит на страже… глядя в бинокль на занятых делом и хорошо вооруженных советских солдат на той стороне границы». В начале 1980-х годов, слабо надеясь на возможность остановить советское наземное вторжение, поддержанное превосходящими авиавойсками, китайская армия для защиты центральной части региона отошла на десятки километров вглубь страны к горам Большого Хингана. Это ознаменовало внезапное изменение общей атмосферы. Двумя годами ранее, в феврале 1979 года, пока Пекин боролся с союзником СССР в Китайско-вьетнамской войне, китайские войска на Аргуни были приведены в готовность в связи с возможной атакой. На протяжении последующих дней советские войска в Забайкальске начали перемещение танков Т-54 на расстояние нескольких сотен метров от границы, а небо в это время рассекали боевые самолеты МиГ-23. К февралю 1981 года, когда советские военные увязли в Афганистане, а экономика страны пришла в упадок, такая демонстрация советского военного превосходства и напряжение, которое она вызывала, стали делом прошлого[859]. Кровопролитные пограничные столкновения также возникали крайне редко[860].

В этой завершающей главе анализируется развитие советско-китайских отношений и их влияние на аргунское пограничье, начиная с постмаоистских и постбрежневских лет