задумчивости. Он вспоминал обед в гостях у дуканщика, и в голове звучала близкая его сердцу восточная мелодия. Вспоминался приятный, глубокий голос знаменитой певицы, лившийся из магнитофона. Ему представлялся его родной Куляб в Таджикистане. Подняв на Филимонова глаза, он, смутившись, пробормотал:

— Да что я, вот пусть Рыжий до конца расскажет то, что обещал, или вспомнит смешную историю, а то его перебили, — ответил Файзуло, посмотрев на часы. — Нам с ним ещё отдохнуть надо, а то в парный ночной патруль заступаем.

Безгодков закурил, сделал несколько затяжек, оглянулся на всех, выдержал паузу и спокойным тоном произнёс:

— Что касается смешной истории, то тут нельзя не вспомнить учебку, где мы все перед отправкой в Афганистан постигали азы военной службы. Был у нас старшина роты, чем-то похожий на нашего старшего прапорщика Сорокапуда. Грозный был мужик, шутник. Он всегда на построении любил повторять: «Кто вы без меня, без старшины? Никто! Просто серая, необученная, безмозглая толпа! Без меня вы все ходили бы немытыми, небритыми, нестриженными и голодными. Вы разбрелись бы, как шакалы, по всем сопкам и горам вокруг части, гадили бы везде». Ну, вот мы и старались угодить старшине. А то ведь представьте себе воинскую часть, вокруг которой бродят грязные, с длинными немытыми волосами, бородатые, как духи, в оборванной военной форме, с автоматами в руках люди. И вот они выжидают момент, чтобы прорваться в солдатскую столовую и попытаться добыть себе миску перловой или пшённой каши.

— Ого! Отличный старшина у тебя, Рыжий, в учебке был! Вот почему ты так уважительно относишься к нашему старшему прапорщику, шутишь над его пышными усами. Он ведь тебе и прозвище придумал, — с усмешкой на лице сказал сержант Филимонов.

Бойцы дружно разразились смехом. Гранатомётчику Мошкину тоже захотелось рассказать что-то интересное. С улыбкой на губах он окинул взглядом своих боевых товарищей, сделал серьёзное лицо и спросил:

— А знаете, что самое главное для победы над противником?

— Самое главное это то, чему нас учат в ходе боевой подготовки. Во-первых, умение владеть оружием, как ты своим гранатомётом. Во-вторых, быть смелым, решительным, волевым…, — стал перечислять наводчик орудия танка, но Мошкин перебил его и продолжил:

— А вот у нас в учебном подразделении ротный считал, что самое главное, от чего зависит победа в бою, так это строевая подготовка, умение отдать честь и пройтись строевым шагом. «Чеканя шаг и отдавая честь, солдат должен вкладывать в это всю душу!» — говорил он. «Это дисциплинирует солдата, рождает в нём силу и уверенность в себе в ходе боевых действий!» — подчёркивал на каждом построении ротный.

— В этом заложен глубокий смысл! — отметил сержант Нигаметьянов.

— Ладно, давайте вспомним что-то ещё с гражданки. Продолжай ты, Рыжий, — слегка толкнув Безгодкова в плечо, произнёс сержант Филимонов.

Безгодков начал рассказывать об одном интересном эпизоде на гражданке. Мысли о том, что скоро он наконец-то будет дома, придавали ему уверенности. Слушая Безгодкова все смотрели на окружающие их горы. Дикие, голые, красноватые скалы и хребты простирались по всем сторонам до горизонта. Ежедневно перед глазами солдат были эти горы да ячменное поле у реки, да кое-где ещё зелёная трава, кустарники акаций.

Всем солдатам хотелось сейчас тихой и светлой человеческой радости, которую они давно не испытывали. Каждый мечтал вместо этого красивого, но изрядно надоевшего горного пейзажа увидеть родной пейзаж. Для кого-то это лесочек с русскими берёзками, широкими просторными лугами с пасущимися на них стадами коров. Хотелось почувствовать запах свежескошенной травы, выпить парного молока. Кто-то вспоминал засеянные пшеницей украинские, краснодарские или казахстанские колхозные поля, кто-то — белорусские озёра и леса. А тем, кого в среднеазиатских советских республиках ждал такой же пейзаж, хотелось оказаться у своих родных гор и пустынь. Здесь же шла война… Пусть им на время повезло: они сейчас не в рейдах на боевых операциях. Но и тут, на посту, их подстерегала ежедневная опасность. От них зависело многое, в том числе, чтобы длинные ниточки машин с грузами на вверенном им участке трассы не подвергались нападению душманов.

Боевое братство и нерушимая дружба народов, которую, казалось, никто и ничто никогда не сможет нарушить, сплачивала их в едином порыве. С честью и достоинством они выполняли свой воинский и интернациональный долг в Республике Афганистан. Всем хотелось вернуться в полном здравии домой, чтобы больше не было двухсотых и трехсотых грузов.

Перед глазами стояли мужественные и благородные лица боевых товарищей, которые больше никогда не увидят родной дом, не обнимут своих родителей, жён, невест, не возьмут на руки маленьких детей…

Глава четырнадцатая

Ночь в боевом охранении

Закат. Проверяя боевое охранение. Ночь стареющей Луны. Наблюдая за звёздным небом.

Время быстро шло к закату. Последние солнечные лучи пронизывали окружающие горы, ущелья, плато, караванную тропу, дорогу и долину за рекой. Горы становились все мрачнее, а пролёты между ними, большие расщелины, ущелье и бурлящая река быстро заполнялись густым туманом. Солнечный свет стал меньше резать глаза отдыхающим бойцам. Алое сияние ещё недолгое время стояло над горами и землёй. Вместе с тем большие зелёные мухи ещё больше, чем днём, не давали покоя, кружась над головой. Они назойливо липли к лицам.

— Пацаны! Не забыть бы нам избавиться от мух, чтобы утром поспать немного после боевого дежурства, — раздражённо, отмахиваясь от въедливых насекомых, напомнил гранатомётчик Мошкин.

— Думаю, что Рыжий с Файзулой догадаются. Они только что ушли отдыхать, — ответил сержант Нигаметьянов.

И тут в подтверждение его слов в помещении раздалось два глухих выстрела из автомата, а за ними ещё два.

— Ну, вот и молодцы! — подняв вверх руку, сжатую в кулак, промолвил Мошкин.

— Ребята! Ужин готов! — раздался звонкий голос Митьки. — Давайте к столу!

— Ладно, мужики! Я ухожу, — произнёс сержант Филимонов. — Там, наверху, со своими поужинаю, а то скоро темно станет.

Он поднялся, пожал руку Ревкату Нигаметьянову, остальным махнул рукой и направился на свой выносной пост. Светлый день начинал тускнеть. Летние июльские сумерки, окутав территорию поста таинственным полумраком, были прозрачны и романтичны. Пока все ужинали, сумерки быстро превращались в темноту.

Командир роты после сытного обеда ужинать не стал, а лёг с наступлением темноты, закончив служебные дела, чтобы, вздремнув, ночью проверить несение боевой службы. Проснулся в начале второго. Ночь была тёмная. Выйдя из своего помещения, он осмотрелся вокруг. Луна ещё не взошла, и, хотя на небе горели звёзды, Годына вначале увидел едва различимые орудия танков и боевых машин пехоты на фоне неба. Когда глаза привыкли к темноте, он увидел у