Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Здесь иконы из нескольких храмов, — тихо пояснил Глеб.
Иконы в сундуках в тёмной кладовой с паутиной по углам показались ей детьми, наспех спрятанными от разбойников. В духоте застойного воздуха слышалось, как где-то за стеной глухо падают капли воды.
Тягость, сгустившаяся в душе, заставила Фаину пасть на колени, обнять сундук и уткнуть лоб в качающийся на петле навесной замок. К самим иконам она не смела притронуться.
Глеб шевельнулся:
— Помните, Фаина, я говорил вам, что они обязательно вернутся назад. Мы не можем изменить ситуацию, но в нашей власти не согнуться и сохранить веру. И тогда всё вернётся на круги своя. И будет как в Евангелии: «И тогда пошлёт Он Ангелов Своих и соберёт избранных Своих от четырёх ветров, от края земли до края неба».
— А вы верите в это? — Она подняла на него глаза, затуманенные слезами.
— Твёрдо верю. Не может Святая Русь отторгнуть то, что бережно хранила веками. Происходящее в нашем веке — лишь временное помутнение рассудка. Детская болезнь, которая рано или поздно излечивается, — Глеб помог Фаине встать на ноги и легонько поддержал за локоть. — Может быть, мы до этого не доживём, но наши дети — обязательно! В истории время идёт очень быстро, и Россия справится с мороком. И церкви откроются, и колокола зазвонят, и батюшка в белом облачении провозгласит в ночи: «Христос Воскресе!» — а толпа народа, стоящая кругом, радостно воскликнет: «Воистину Воскресе!» Главное — потерпеть и делать то, что мы можем сделать.
— Я, наверно, ничего не могу, — вздохнула Фаина. — Глупая я и слабая.
Глеб улыбнулся:
— Вы сильная, Фаина, вы очень сильная, поэтому я и открыл вам секрет тайной кладовой. Если вдруг меня арестуют, то вы останетесь главной хранительницей. Когда выйдем на улицу, я покажу вам, где спрятаны запасные ключи.
Отшатнувшись всем телом, Фаина стиснула руки:
— Нет! С вами ничего не случится.
Горькая морщинка пересекла губы Глеба:
— Фаина, милая, вы сами знаете, какое нынче тревожное время. Надо быть готовыми ко всему. Бодрствуйте, потому что не знаете, в который час за вами придут, — перефразировал он Евангелие[34], и Фаина подумала, что её слова ободрения станут звучать глупо и пусто, потому что Глеб был прав во всём.
* * *
Первые дни сентября выпали на редкость тёплыми и мягкими, с деревенскими туманами, пахнущими грибным лесом, и косяками птиц, что кружили над городом в извечной осенней карусели. Лёгкий ветер мотал в воздухе летящие паутинки и сыпал под ноги жёлтые листья, теребя кроны деревьев, готовых уснуть на долгую зиму.
До конца лета Фаина с Надей работали так много, что к вечеру валились с ног от усталости.
— Тяжёлая работа не оставляет времени на тяжёлые мысли, — как-то раз сказала Надя, и Фаина с ней немедленно согласилась, потому что гнетущее воспоминание о Тетерине внезапно пропало, словно острый топор отрубил от памяти засохшую ветку: был человек — и исчез. Ни горьких слов для него не осталось, ни добрых, будто рисунок на песке смыло дождём.
Лидочка тоже не показывалась, но они с Надей и не заводили о ней разговор, по молчаливому уговору оберегая себя от бесполезных переживаний. Лидочка по доброй воле выбрала свою дорогу, и дай Бог пройти по ней и не оступиться.
— Хорошо сегодня дышится. Легко, свободно, — сказала Надя, когда они вывели детей на прогулку. — Помню, в подобный сентябрь мы с Серёжей ездили гулять в Царское Село. Я кормила с рук белок, а Серёжа нашёл белый гриб и невероятно гордился своей добычей. Мы потом сварили из гриба суп.
На её лоб набежала морщинка, и Фаина поспешно перевела разговор на другое:
— А я девчонкой ездила к тётке в деревню. Мы с ней картоху копали, а потом сидели в стогу сена и пили парное молоко из крынки. Ох, и удойная корова у неё была! Надо бы выбрать время да съездить проведать тётку, одна ведь она у меня из материной родни осталась. Но с такой оравой, — она кивнула на детей, — отдыхать некогда. Надо работать. Да и Капитолину не хочу тащить на перекладных неизвестно куда. А то приедешь, а тётку, упаси Бог, на погост снесли.
— Боюсь, передышку мы не скоро получим, — протянула Надя. — Чувствую, до зимы нам с тобой вдвоём крутиться. Спасибо, старшие ребята хорошо помогают, а не то мы бы совсем пропали.
Подкрепление в виде двух девушек в красных косынках позвонило в дверь в конце сентября. Дверь открыла Надя.
— Нам товарища Усольцеву, — заявила высокая худая девица с огненно-чёрными очами и низким голосом.
— У нас к вам направление на работу от Отдела просвещения, — подхватила другая — малорослая пышечка, чьи щёки не уступали по яркости кумачу косынки.
— Правда? — обрадовалась Надя. — Проходите, не стесняйтесь. — Обернувшись, она перехватила вопросительный взгляд Фаины, выглянувшей в коридор из общего класса, и радостно кивнула. — Фаина Михайловна, к нам пришла помощь!
— Вы товарищ Усольцева? А я товарищ Кошкина, — представилась высокая и, чуть зардевшись, добавила: — Октябрина Ивановна.
— А я Валя Лядова, — почти шёпотом проговорила пышечка. От смущения она опустила густые тёмные ресницы и стала очень миленькой и домашней.
— Девушки, дорогие, вы не представляете, как мы вам рады! Добро пожаловать! — Широким жестом Фаина указала на групповое помещение, откуда катил вал детских голосов и смеха. — Но сейчас нам разговаривать некогда, пора усаживать ребят на обед. Помогайте!
Валя Лядова с Октябриной переглянулись.
Октябрина вышла вперёд:
— Я не сказала самого главного! Кроме воспитания детей райком комсомола поручил мне сколотить у вас комсомольскую ячейку. Кстати, где у вас Красный уголок?
Фаина растерянно пожала плечами:
— Нет уголка — ни зелёного, ни красного, ни серо-буро-малинового.
— Как нет? — В тонком голосе Октябрины задребезжали железные нотки. — Плохо, товарищи, очень плохо. Знаю, что вы, товарищ Фаина, комсомолка, а с несознательными элементами, — она вскользь посмотрела на Надю, — придётся вести просветительскую работу.
Увидев, как вспыхнуло Надино лицо, Фаина строго оборвала речь:
— Все дела обговорим позже, а сейчас — за работу!
* * *
Машинистка Катя вошла в кабинет без стука.
Ольга Петровна оторвала глаза от кипы документов, которые разбирала по папкам, и недовольно взглянула на вошедшую. Подумала с раздражением: «Обнаглела Катюша с тех пор, как спуталась с уполномоченным по продовольствию. Обнаглела и отъелась».
— Ольга Петровна. — Катя, тряхнув папильоточными кудрями, отставила ногу так, чтоб Ольга Петровна заметила новые туфли с пуговкой и шёлковые чулки телесного цвета. — В семнадцать ноль-ноль собирается срочное совещание по