Правительство на самом деле страдало в равной мере и от энтузиазма своих сторонников, и от безразличия масс. В Ницце, Марселе и Лионе ему пришлось столкнуться с беспорядками, поскольку заговорщики анархистского толка вроде Клюзере и Бакунина балансировали на грани революции, а повсюду во Франции энтузиасты требовали мер, порожденных скорее романтичными мифами 1792 года, нежели трезвым прогнозом того, что на самом деле осуществимо в 1870 году. Местные комитеты обороны, раздраженные бесконечным затягиванием решений центральным правительством, установили друг с другом связь и приступили к созданию региональных ассоциаций. Эти ассоциации – Ligue du Midi, Ligue du Sud-Ouest, Ligue de l’Ouest, Ligue du Plateau Central — были полны самых благих намерений, их члены считали возможным, что перечисленные регионы смогут стать неподконтрольными Парижу и в военном, и в политическом отношении. Повсеместно звучали требования оружия для вооружения населения в целях локальной самообороны, везде формировались подразделения добровольцев, рвавшиеся выступить против врага. «Население и комитет местной самообороны хотят оружия, и я должен его получить», – писал префект Бордо, а его коллега из Тарба объявил: «Мое положение сильно пошатнется, если я не сумею распределить как минимум 3000 винтовок, так долго обещаемых мне».

Судя по всему, чего-чего, а уж оружия в военных и военно-морских арсеналах было вдоволь, и первое требование республиканских агитаторов – причем далеко не всегда обоснованное вопросами одной только локальной самообороны – состояло в том, чтобы раздать его населению, что приводило к серьезным конфликтам с местными военными властями. Военные большей частью были выслужившимися из рядовых генералами, которым повсеместно не доверяли, считая их потенциальными зачинщиками реакционного государственного переворота. Даже если отбросить в сторону такого рода подозрения, было в избытке причин для разногласий между намерениями префектов мобилизовать все местные ресурсы оружия и людей для локальной самообороны и отказом местных военных отступить от правил без санкций на то военного министерства, которое, пока не оказалось под началом Гамбетты, было столь же щепетильным, как и сами военные. Префект Верхней Марны, региона, которому непосредственно угрожало вторжение, жаловался, что его военный коллега стал самой значительной помехой любой инициативе касательно самообороны, «с которой я бы ни выступил», в то время как префект Лилля утверждал: «Явно налицо заговор всех этих генералов, которые не хотят и пальцем шевельнуть… в Амьене и Аррасе – то же самое, это – преднамеренный сговор». В городах юга префекты, оказавшиеся между, с одной стороны, толпами, требующими оружия и справедливости к предателям-реакционерам, и, с другой, военачальниками, которые так и не поняли политических проблем, вставших перед ними, и лишь выполнявшими приказы своих начальников, попали в тупик. В Лионе после трех недель беспорядков эти конфликты достигли самого драматического кульминационного момента. Там способный префект Шальмель-Лакур потребовал от правительства и получил все необходимые гражданские и военные полномочия для разрешения возникших проблем, и когда военачальник генерал Мазюр отказался признать их из-за отсутствия соответствующего уведомления из военного министерства, префект подверг генерала аресту и две недели продержал его в тюрьме, пока общественное мнение не успокоилось, что позволило тайно вывезти его из-под стражи с последующим переводом генерала на другую должность.

Вот с такими и подобными проблемами в провинциях, а также с непосредственной угрозой вторжения пруссаков и организацией обороны Парижа пришлось столкнуться правительству национальной обороны. Но ситуация развивалась постепенно. Телеграммы, поступавшие в первые несколько дней после 4 сентября, были в основном обнадеживающими. Трошю и его коллегам вполне можно было простить неспособность осознать масштабы и сложность проблем, политических и административных, включавших в себя организацию национальной обороны. Они, конечно, не предвидели, что Мольтке низведет до нуля статус Парижа как столицы Франции. Самое большее, как они полагали, немцы изолируют город на неделю. Но дипломатический корпус был настроен куда менее оптимистично, и явное нежелание представителей ведущих европейских держав оставаться в осажденном городе вынудило правительство 12 сентября направить малочисленную делегацию под руководством самого старшего ее члена, Исаака Кремьё, чтобы представлять его в Туре, с высшим должностным лицом, продолжавшим работу каждого министерства. Несколько дней спустя сообщения о революционных событиях в Лионе заставили правительство направить туда двух своих представителей, Гле-Бизуана и адмирала Фуришона, морского министра и министра колоний Франции, для укрепления положения.

Эта делегация рассматривалась как канал связи между правительством и провинциями, не наделенная полномочиями действовать по собственной инициативе. «Привычка к централизации во Франции укоренилась настолько, – писал один из членов делегации, – что никто и не мыслил какой-либо инстанции выше Парижа, и невзирая на предоставленные делегации полномочия, правительство из столицы постоянно присылало распоряжения до последнего момента». Члены делегации выбирались не по своим управленческим способностям. Кремьё и Гле-Бизуан были пожилыми, неопытными и многоречивыми. Фуришон, заботившийся о благе не только своего министерства, но военного, был флегматичен и негибок и не без оснований не верил в способности своих коллег. Совещания отличались затянутостью, сумбурностью и безрезультатностью. Борьба в провинциях между гражданскими и военными властями выражалась в непрерывных конфликтах между Фуришоном и его коллегами, и когда Кремьё и Гле-Бизуан поддержали действия Шальмель-Лакура в Лионе, Фуришон, наконец, 3 октября оставил военное министерство, и Кремьё, воспользовавшись случаем, тут же ухватил его портфель. Делегация эта не годилась ни на роль лидера страны, как не могла подарить ей способных помощников, которые служили бы ей, – полковники Лефор и Тома в военном министерстве, М. Лорье, замещавший Гамбетту в министерстве внутренних дел, М. Стинакерс, директор почты и телеграфа, – перечисленные могли только создать механизм, в то время как главы перечисленных министерств не понимали, как с максимальной пользой работать с ними. Стинакерс высказал в письме Пикару общую неудовлетворенность работой делегации. «Вокруг я вижу одну лишь инертность и неуверенность… анархию, нет и в помине последовательного… стратегического плана», а еще один чиновник резюмировал: «Необходимо пробудить от спячки провинции, но никто об этом и не думает».

Правительство в Париже вначале не тревожилось по поводу некомпетентности своих представителей. Ход войны, в его представлении, решит масштабное сражение у Парижа, и несколько дней спустя управление Францией оттуда возобновится. Но к 15 сентября отчеты из провинций стали вызывать у правительства беспокойство, и, когда делегация от инерции перешла к решительному неповиновению, оно было вынуждено принять меры. Решение правительства о проведении выборов в федеральные органы 2 октября вызвало у префектов почти единодушный протест. «Вы же знаете наших крестьян, – писал один из префектов, – вы получите бонапартистские муниципалитеты и бонапартистское Учредительное собрание». Префект Нанта прозорливо написал, что выборы «приведут Францию к коалиции орлеанистов и легитимистов». Но когда Гамбетта проигнорировал их жалобы, многие префекты, которых тревожила не столько местная власть, а власть в масштабах страны, подали в отставку и выставили себя кандидатами в Национальное собрание. А потом случилась встреча в Ферьере. В ходе ее выяснилось, что ни о каком мире и речи быть не может, и к республиканцам с их нежеланием обратиться к враждебно настроенному населению присоединились и военные, не горевшие желанием отвлекать внимание от задач по обороне страны. «У нас не может быть выборов без перемирия, – так впоследствии высказался Гамбетта, – и перемирие устранило бы необходимость тратить силы на оборону страны». В результате 24 сентября правительство постановило, что выборы и в местные органы власти, и в федеральные отложены на неопределенное время.