национальной безопасности и охраны порядка. Снова отказ. Никто из правительственных чиновников в Валлетте и Лондоне не был готов обсуждать этот вопрос. Пока Отто выздоравливал, Рива написала статью, критикующую расследование и сделанные на его основе выводы. Все газеты отказали ей в публикации.

Когда она встретилась с Томми-О за чашкой кофе, тот лишь пожал плечами, клеймя политическую ситуацию на Мальте. Он посоветовал Риве забыть о белой работорговле и больше не касаться этой опасной темы.

– Девочка моя, это становится все опаснее. Весь шум вокруг проституции привел лишь к тому, что она стала более скрытой. Девицы по уши в долгах у своих преступных хозяев. Они рта раскрыть не смеют. В их жизни ничего не изменилось.

– И они ни за что не согласятся дать показания? – горестно вздохнув, спросила Рива.

– Они запуганы современными работорговцами. Они живут на птичьих правах, завися от агентов, которые дерут за жилье и могут в любой момент выкинуть их на улицу. Добавь так называемых матрон, которые «одалживают» им украшения и одежду. Получается западня, из которой не выбраться.

– Если девушки боятся рассказывать правду о своей жизни, есть хоть какой-нибудь выход?

– Легализовать проституцию. Выдавать лицензии проституткам и борделям и вывести их за пределы Валлетты.

Риве эта мысль показалась здравой.

– Я всерьез считаю, что тебе надо дать задний ход, – сказал Томми-О. – Для твоей же безопасности.

Вскоре о расследовании забыли. Случилось то, чего страшились и надеялись избежать. Мальта вернулась к статусу английской колонии, и вся полнота власти, как и в 1813 году, перешла в руки губернатора. Самоуправление мальтийцы получили в 1921-м, и за десять лет, прошедших после этой британской уступки, мальтийская политика успела стать многосторонней и весьма запутанной. Пышным цветом расцвел мальтийский национализм. Многие мальтийцы стремились к тому, чтобы в будущем их остров стал полностью независимым. Возвращение колониальных порядков было возвратом в прошлое и вызывало немало недовольства.

В день, когда Мальта вновь стала колонией, Риве на улице встретился Стэнли Лукас. Увидев ее, он самодовольно улыбнулся. «Вот так, девочка. Теперь ты тем более ничего не сможешь сделать», – говорила его улыбка.

Рива и сама понимала: она никак не сможет разоблачить таких, как он. Во всяком случае, сейчас. Она признала необходимость отступить и заняться своей жизнью. Возможно, она никогда не узнает, чтó случилось с Аней и другими несчастными, которые умирали или исчезали. Но она будет и дальше в меру своих сил помогать Отто, и вместе они постараются хоть как-то облегчить жизнь девушкам, застрявшим в западне индустрии развлечений.

Но затем колониальный статус Мальты стал такой же ничтожной темой, как и расследование. К концу тридцатых годов на горизонте замаячила и стала набирать силу новая угроза. Однажды это уже случалось, но никто не верил, что подобное может повториться.

Глава 39

ФЛОРАНС

Сицилия, 1946 год

Флоранс и Джек вернулись на Сицилию. Такси довезло их до нужного места. В небе сияло раскаленное солнце. В жарком воздухе разносился звон колоколов. Флоранс и Джек стояли напротив крестьянского дома со стенами цвета охры, который окружали поля и заросли диких кустарников. Флоранс с радостью покинула Липари. После признания Джека и их поцелуя в хижине у обоих нарастало предчувствие чего-то важного в их отношениях, хотя об этом не было сказано ни слова.

Флоранс толкнула деревянную дверь и оказалась во дворе, выложенном красивым камнем песочного цвета. Предвечернее солнце добавляло к ним золотистые полосы.

– Это известняк, – послышался мужской голос.

Обернувшись, Флоранс увидела невысокого жилистого мужчину. Тот шел к ним, улыбаясь и протягивая руки.

– Его добывают на Сицилии, в Иблейских горах. Добро пожаловать, Джек!

Джек и мужчина пожали друг другу руки.

– Познакомьтесь, Эдвард. Это Флоранс, – пояснил Джек.

Эдвард улыбнулся и поцеловал ее в обе щеки. Флоранс залюбовалась суккулентами и перистыми стеблями бамбука, росшими в громадных терракотовых горшках. Из-под окон второго этажа вниз каскадом спускались цветущие растения. Эдвард сказал, что во двор выходят два салона, как он называл гостиные.

– Выбирайте любой и устраивайтесь. Мы тут с Глорией одни. А вот там у нас бассейн. Правильнее его называть прудом, но пополоскать ноги можно. Рыба не кусается.

Флоранс здесь сразу же понравилось. Эдвард провел их в дом и через холл в одну из спален. Комната имела сводчатый потолок, а ее стены были выкрашены в светло-голубой цвет. Кремовые льняные портьеры обрамляли две выцветшие голубые двери, а из двух окон с почти прозрачными тюлевыми занавесками открывался вид на золотистые холмы. Все это разительно отличалось от гнетущей обстановки особняка на Липари.

– Глория – декоратор интерьеров и моя племянница, – сказал Эдвард. – Сейчас она подойдет.

Через несколько минут в комнату вошла высокая, элегантная женщина в оранжево-розовом восточном халате, полы которого развевались при ходьбе. У нее были светлые волосы до пояса и глаза пронзительного синего цвета.

– Учимся жить на природе, – сказала она. – Здешняя жизнь протекает в замедленном темпе. Рада познакомиться с вами.

– У вас есть огород? – спросила Флоранс.

– Да. Выращиваем баклажаны, перцы, цукини, дыни, лук и клубнику.

– Все это я выращивала во Франции.

– Мы тут первый год. Сами знаете, война…

– Вы сильно пострадали от войны?

– Не сказать чтобы сильно, но зацепило.

– Вы здесь живете круглый год?

Женщина вздохнула и, взяв Флоранс под локоть, повела к голубой двери со стеклянными панелями, за которой оказалось небольшое патио, затененное пальмами. Воздух дрожал от жужжания пчел и птичьего пения. Таких двориков Флоранс не видела ни во Франции, ни в Англии. В нем было что-то мавританское. По каменным стенам карабкалась бугенвиллея. В керамических горшках росли три небольших папоротника. В патио стояли два кресла из ротанга, столик, удобный шезлонг и росло лимонное дерево.

– Это ваш райский уголок, – сказала Глория. – Как видите, вход прямо из вашей комнаты.

Флоранс посмотрела на Джека, ожидая, что тот скажет про две комнаты. Но Джек молчал.

Ужин был легким, с местным красным вином. Сославшись на усталость, они рано ушли к себе. Комната имела отдельную ванную, освещаемую только свечами. Флоранс вымылась первой, затем пошел Джек. Он погасил масляную лампу. Они улеглись на хрустящие крахмальные простыни. Прямо над кроватью висел вентилятор. Из открытого окна доносилось журчание фонтана и вкусно пахло чабрецом. Конец лета на Сицилии был очень теплым.

Флоранс еще не испытывала таких ощущений. Она потянулась и дотронулась до Джека, услышав, как он резко вдохнул. Она повернула голову и увидела его. Он лежал рядом. Осуществилось то, о чем она давно мечтала, но в темноте ей был виден только его профиль. Флоранс заставляла себя ждать, однако теперь она знала,