да ещё и волына, и рожи, что кирпича просят. Ну и что тут остаётся? Только глазами хлопать.

Ситуация, честно говоря, неважнецкая. Поэтому я и прошу минуточку и, не дожидаясь ответа, закрываю глаза.

— Парус, да кончай ты их! — нетерпеливо бросает один из бандосов, вероятно Аркан. — А этого гипнотизёра вообще без разговоров надо!

Парус, значит, вот ты кто… Парус… Я представляю, как мчусь по огромному озеру под парусом, по хрустальной глади воды, под синим летним небом. Ветра нет, но парус надувается и мчит меня к острову. Только, подойдя ближе, я вижу, что это не остров, это человек, покачивающийся на водной глади.

Я его знаю. Более того, именно его я и ищу. Он-то мне и нужен. Доктор, доктор, просыпайся! Я закладываю резкий вираж и поднимаю волну и кучу брызг. Вода попадает доктору на лицо и он просыпается.

Безмятежная картина, яркий свет и сладкая мелодия «Баккары» где-то высоко над головой. Доктор беззаботно улыбается и поворачивает голову ко мне.

В это время там, снаружи этого мира меня толкают и злобно говорят какие-то слова. Вскрикивает девушка…

Давай, давай, соображай скорее! Увидев меня, док мгновенно делается серьёзным.

— Пошёл, щенок! — над самым ухом раздаётся голос Сантехника-Паруса.

Солнце тут же гаснет, поднимается волна и раздаётся «Вжжж-вуум». Вот так, вот так… Давай, голубчик, что ж так медленно! Адреналину тебе не хватает? Так вот же он, винной струёй бьёт из-под глади моря-океяна…

Меня снова толкают и я, теряя равновесие, лечу на бетонный пол, да только это не имеет больше значения. Я открываю глаза. Как, говорится, отверзлись вещие зеницы, как у испуганной орлицы… Очень надеюсь, что они светятся рубиновым цветом, потому что внутри моей черепушки звенит и горит кровавым огнём меч Дарта Вейдера. Ещё бы научиться дышать и говорить так же красиво и внушительно, как он.

Впервые я чувствую подъём, что-то вроде кайфа от этого состояния. Батюшки! Да меня прёт просто! Вау! Другое дело, что при других обстоятельствах, пока включался мой меч, нас всех успели бы пострелять, порубить в капусту или просто побросать в яму.

Ух-ты! Как круто! Я поднимаюсь и… улыбаюсь. Широко, как Джокер, зловеще, как Николсон и обаятельно, как Сергей Безруков.

— Положи пушку на пол, — говорю я, подмигивая Парусу.

Он не понимает, что происходит, хмурится, но беспрекословно подчиняется.

— Отойди.

Отходит.

— Ты, ты и ты, — показываю я пальцем на троих его подельников. — Отойдите вон к тем гаражам и стойте смирно, пока вам не скажут отойти.

Убивать друг друга я им не приказываю, вдруг ещё менты прискачут. Да и что за кровожадность?

— Олег, Наташа, забудьте всё, что было после того, как вы вышли из машины.

Заодно и проверим, работает ли это так.

— Забирайтесь в машину.

Они послушно делают то, что я говорю. А я подхожу к Парусу. На лице его читаются весьма противоречивые эмоции.

— Рассказывай, что находится в машине. Что там?

— Там…

В этот момент воздух пронзают яростные завывания милицейских сирен.

— Говори! — требую я.

— Там…

Я вижу, как он сопротивляется, как его ломает, как ему не хочется говорить. Лицо искажается, на лбу вздуваются вены и выступает пот, из глаз текут слёзы.

— Говори, что ты хочешь найти в «запорожце»!

— Там… целое… состояние… там…

— Быстрее! — ору я. — Говори быстрее!

— Там… состо… яние…

— Где именно? Где оно спрятано?

— В ма… шин… шине…

Кажется, у него сейчас башка взорвётся. Раздаются голоса, хлопают дверки, топают ноги.

— Возьми пистолет, подними его вверх и сдайся милиции. Давай, иди.

Он выполняет всё в точности. Я выскакиваю из гаража следом за ним и кричу троице его подручных, чтобы они сдавались, а то так и будут стоять, пока я не отменю приказ. Наверное…

Поднимается кутерьма, крик, беготня. Всех злодеев скручивают, арестовывают и запихивают по машинам, а нас невинных, мирных, гражданских опрашивают и отпускают, обещая вызвать на допрос.

— Какая жуть! — мотает головой Луткова, когда мы, наконец-то, отъезжаем.

— Дочь моя, разве я не отговаривал тебя от этого путешествия? Постарайся припомнить.

— Да, но ты же не сказал, что на нас нападут с пистолетом. Погоди, а был пистолет или мне от страху померещилось?

— Был вроде, — пожимает плечами Олег. — После того, как мы вышли из машины, у меня шурум-бурум в голове.

— У меня тоже, — подтверждает Наталья.

— Так мы только вышли, там сразу милиция нагрянула. Послушайте, спасибо вам большое. Понимаю, что было немного тревожно, но я, всё-таки, заплатил целых двадцать пять рублей, чтобы как-то притушить эту тревогу.

— Но мне ты ещё ничего не платил! — замечает Луткова.

— Как это? — удивляюсь я. — Я же исполнил одно из твоих заветных желаний, разрешил поехать с нами на секретное задание.

— Так ты знал, что так будет? — кричит Луткова.

— Не знал, но не исключал.

— А теперь нас будут в милицию дёргать, — качает головой Олег. — А за четвертной это уже много.

В итоге я отдаю ему ещё десятку сверху. Просто грабёж!

Линейка проходит на площади перед школой. Солнце ещё пригревает, днём будет жарко, но листья уже начинают подёргиваться золотом, а в воздухе различаются осенние нотки. Нет-нет, да и повеет прохладой и запахнет арбузной свежестью и палой листвой. Уж небо осенью дышало, короче…

Мы стоим с гладиолусами и астрами. Сезонные букеты сегодня превратят наших училок в рок-звёзд, тонущих в зрительской любви. В качестве индульгенции ещё не совершённым залётам цветы непригодны, но заявиться на линейку вообще без букета — уже залёт.

После оптимистичного многословия директрисы Цепень проносит на плече маленькую белокурую первоклашку, настоящую куколку. Та счастливо улыбается и трезвонит в колокольчик, кажущийся в её руке увесистым колоколом.

Ура, товарищи! Все на баррикады! Вперёд, на винные склады! Ученики, сметая всё на своём пути, бегут вверх по ступеням и штурмуют двери школы, как матросы в хронике прошлых времён штурмовали врата Зимнего.